Утопия-модерн. Облик грядущего - Герберт Уэллс

только его же поэтическому таланту. Поиски основ для нового политического синтеза усилились под влиянием сформулированного Максом Мюллером[45] ни на чем не основанного убеждения, что сходство языков доказывает родство народов. Это привело к странным этнологическим вымыслам, к открытию таких рас, как кельтская, тевтонская, индоевропейская и т. д. Книга, которая оказала огромное влияние в этом вопросе из-за ее изучения в университетах – это «Краткая история английского народа» Дж. Р. Грина с ее гротескными одами в сторону англосаксонства. Прямо сейчас мир находится в каком-то бреду по поводу расологии и расовой борьбы. Британец, забывающий своего Дефо, еврей, забывающий само слово «прозелит»[46], немец, забывающий о своих антропометрических различиях, и итальянец, забывающий обо всем на свете, одержимы исключительной чистотой своей крови и опасностью заражения, какую влечет за собой продолжение существования других рас – вдумайтесь, одно лишь продолжение, об инвазиях нет и речи!

Верные закону всех человеческих групп, по которому одновременно со сплоченностью развивается ненависть ко всякой инаковости, люди одной расы настойчиво преувеличивают низость и бесчеловечность людей других рас, всерьез настаивают на несовместимости их сосуществования с сохранностью своей расы.

С ослаблением национальных связей, да и ввиду задержки в воссоздании религиозных верований, эта новая необоснованная расовая ненависть растет с каждым днем, направляет политику, изменяет законы, и на ней, сдается мне, лежит ответственность за большую часть войн, несчастий и жестокостей, которые готовит миру ближайшее будущее.

Для современных легковерных людей не существует слишком смелых обобщений. Для отделения действительных расовых отличий от искусственных отличий культурных ничего не делается. Никого не убеждают исторические примеры того, как цивилизация переходила от одной расы к другой; политически преобладающие ныне народы считаются высшими расами, причем в них записываются, судя по всему, и сассекские батраки, и лондонское хулиганье, и парижские апаши[47]. Те расы, что политически не блещут – египтяне, греки, испанцы, мавры, китайцы, индусы, перуанцы, все туземные народы, – считаются расами низшими, негодными для ассоциации с «хозяевами расового положения», для брачных союзов, хотя бы и для права сколько-нибудь значимого голоса в общечеловеческих делах.

Западноевропейское народное воображение украшает китайцев всевозможными яркими цветами и одновременно считает их отвратительными во всех отношениях; народы с черной кожей, вьющимися волосами, плоскими носами и слабо развитыми икрами вовсе вынесены за грань человечности. Эти предрассудки создают своеобразную популярную логику. Очищение бельгийцами свободного государства Конго от коренных жителей, истребление китайцев европейскими солдатами в ходе Пекинской экспедиции – все это описывается как уродливый, но необходимый аспект культурного мирового процесса.

В ХХ столетии борьба с рабством велась против обширной, замолчавшей тогда силы горделивого невежества, которая под наплывом новых иллюзий ныне опять подымает голову. По общему отзыву, расовое безумие санкционируется наукой, но эта «наука» такого сорта, какой специально приготавливается для неграмотных. То, что истинная наука говорит о человеческих расах, можно найти в книге доктора Деникера[48] «Человеческие расы», учащей расовой доброте и наглядно доказывающей, что, за исключением немногих изолированных диких племен, во всем мире нет чистой расы людей[49]. Великие континентальные народы представляют помесь всевозможных взаимно друг друга изменяющих типов. Даже у евреев отмечены все виды черепов, которые считаются отличительными признаками различных рас, и почти все виды окраски человеческой кожи – от почти черной в Гоа до кипенно-белой в Голландии, и все виды физического, умственного и нравственного развития. Если бы евреи отныне навсегда совершенно отказались от браков с представителями других рас, то и при этом условии выработка их окончательного типа зависела бы от совершенно неисследованных законов размножения, переживания и изменяемости, и еще не доказано, что в принципе возможной была бы выработка такого окончательного типа. Не покидая пределы британских островов, мы видим среди их населения представителей самых различных типов: имеются у нас и статные англичане-горцы, и низкорослые с равнин, и с прямыми, и с вьющимися волосами, и светлокожие, и довольно-таки смуглые, и очень умные, и глупые, как пробка, и каких там еще не найдешь. А между тем, как только заговорят о расе, так все эти различия забываются, на сцену выступает только средний или даже воображаемый тип, с которым носятся точно с писаной торбой.

Допустим, что средний китаец, вероятно, отличается от среднего англичанина как в окраске кожи, так и по своим физическим и психическим особенностям, но разве это отличие мешает им сгруппироваться в одном мировом государстве на условиях полного равенства? Мировому государству нет никакого дела до того, какими могут быть средние китайцы и средние англичане. Существуют не средние люди, а индивидуумы. Средний китаец никогда не встретится со средним англичанином, только отдельно взятые китайцы могут встретить отдельно взятых англичан, но среди китайцев можно найти такую же массу индивидуальных различий, как и среди англичан. С другой стороны, нет ни одной черты, общей для всех китайцев, которой не нашлось бы хотя у одного англичанина, и наоборот. Даже раскосые глаза – отнюдь не общий отличительный признак. Нашлось бы немало китайцев, которые, если бы их подменить при рождении, могли бы быть воспитаны по английскому образцу и прекрасно сошли бы за англичан.

Не стоит забывать, сколь трудно установить точные данные в таких вопросах. Расовые симпатии и антипатии практически не поддаются исследованию, которое усложняется еще и личными симпатиями и антипатиями самого ученого. Можно подумать, подобные изыскания многим инстинктивно отвратительны – ровно так же инстинкт восстает и против некоторых медицинских экспериментов.

Но в то время как длительная специальная подготовка, высокие традиции и возможность поощрения и признания позволяют студенту-медику справляться со многими задачами, как бы «недостойными» и физически отталкивающими, индивиды, от которых мы получаем нашу антропологическую информацию, редко возносятся над средним уровнем – у них обычный, если не невзрачный интеллект, за ними не стоит никакой особой умственной подготовки.

И проблемы антропологии гораздо более неуловимы. Безусловно, нужны по меньшей мере дар и образование первоклассного романиста, объединенные с завидным терпением, на какое, вероятно, не стоит и рассчитывать, чтобы оценить всесторонние различия между людьми. Даже там, где нет языковых и видовых барьеров, понимание может быть практически недостижимо. Как мало, по-видимому, образованных людей, понимающих класс прислуги в Англии или рабочих! За исключением романа мистера Барта Кеннеди «Человек, плывущий по течению», едва ли знаю какую-либо книгу, показывающую действительно сочувственное и живое понимание землекопа, портового моряка, «грубого парня» из нашей собственной расы. Карикатуры, мрачно-трагические или весело-комические, где заблуждения автора сливаются с предубеждениями читателя и достигают успеха, конечно, достаточно распространены. А теперь подумайте о людях, которые высказывают суждения о моральных и интеллектуальных способностях негра, малайца или китайца – миссионеры, туземные учителя, коммерсанты всех мастей… Они просты и прямолинейны, им невдомек ошибочность своих предубеждений, не способны уловить даже разницу между врожденным и приобретенным, уж подавно – отличить их во взаимодействии. Время от времени кажется, что можно-таки увидеть проблеск подлинно живого взгляда на проблему – например, в жизнеутверждающих трудах Мэри Кингсли, – но ведь даже это может быть не более чем моей иллюзией.

Со своей стороны, я склонен отвергать все неблагоприятные суждения и все заявления о непреодолимых различиях меж двух разных рас. Я спорил о расовых качествах со всеми, кто имел возможность непосредственного наблюдения за ними, и нахожу, что их упорство стоять на этих различиях обычно обратно пропорционально их интеллекту. Может, конечно, всему виной некое специфическое качество моего круга, но вот попадись мне, к примеру, моряк – так непременно сделает какое-нибудь многомудрое обобщение об ирландцах, шотландцах, янки, новошотландцах и голландцах, да такое, что невольно подумаешь, будто речь ведется о разных видах животных. Но если человек по-настоящему образован, он свободен от подобных иллюзий. Ему люди представляются индивидуализированными, и если их и классифицируют, то это происходит по какой-то поверхностной характеристике – скажем, особенности языка, жестов, другие тому подобные поверхностности. И ведь на сегодняшний день существует по крайней мере одно непредвзятое антропологическое свидетельство – фотографии! Отсылаю любознательного читателя к книге «Жизнь современных народов» Хатчинсона, Грегори и Лайдеккера. Изучите эти лица чужеземцев – разве нет среди них кого-то, очень похожего на того или иного вашего знакомца? На некоторых снимках – выражения грубые, зверские, но не хотите ли вы