Утопия-модерн. Облик грядущего - Герберт Уэллс

В одном вопросе особенно заметен небрежный и предвзятый характер общепринятых расовых обобщений. Все большее и большее число людей убеждено, что «полукровки» – это исключительно злые существа, какими считались в Средние века горбатые и бастарды. Чаще всего мне приходилось слышать это от представителей несомненно чистейшей белой расы, у которых на лице была прямо-таки выписана алкогольная деменция. Полукровка, заверит сей знаток из Кейптауна или с Виргинских островов, сочетает в себе все пороки обоих родителей, он ужасно слаб здоровьем и духом, но злопамятен, диковат и до крайности опасен, нравы его неописуемы даже шепотом в салуне – и так далее, и тому подобное. На самом деле нет ни грана доказательств, какие непредубежденный ум мог бы принять в поддержку любой веры такого рода. Нет ничего, что доказывало бы, что дети расовой примеси, как класс, по своей природе лучше либо хуже в каком-либо отношении, чем любой из их родителей. Существует столь же безосновательная теория о том, что они лучше – доведенная до крайней степени глупости в статье о Шекспире в Британской энциклопедии. Обе теории входят в огромный корпус лженауки, затеняющий реалии современного знания. Может, большинство полукровок и неудачливы по жизни, но это совсем ничего не доказывает. В огромном числе случаев они незаконнорожденные и отверженные от нормального воспитания любой расы; растут в домах, являющихся полем битвы конфликтующих культур; их жизнь течет под заведомо предвзятым надзором, в искусственно невыгодном положении.

Существует, конечно, дарвиновская теория атавизма, но она еще никогда и никем не была доказана в отношении людей – следовательно, нет и аргументов в пользу «отличительной порочности» полукровных.

§ 3

Вообразите теперь, что где-то все же существует раса, определяемая единственно как «низшая». Существует ли хоть одна объективная причина долгое время «сохранять» ее в такой незыблемой неполноценности? Увы, логичнее было бы истребить ее вовсе.

Есть разные способы уничтожения рас, большинство из них жестоки. Можно покончить с расой огнем и мечом по древнеиудейскому пути. Можно поработить ее и заставить работать до изнеможения, до погибели, как делали египтяне с евреями. Можно поселить ее в резервации и затем отравлять разными видами дурмана, как поступают американцы с индейцами. Можно нарядить ее в непривычные одежды, вызывающие инфекционные болезни (так миссионеры с полинезийцами обошлись). Можно просто и честно убивать ее представителей, как поступали англичане с тасманийцами, или, наконец, создать условия «расового суицида», как поступила британская администрация на островах Фиджи.

Представьте, что в Утопии существовала бы объективно низшая раса. Верно, в Утопии-модерн, руководствующейся неумолимой логикой жизни, пришлось бы извести ее. Но Утопия сделала бы это без излишней жестокости, совершенно таким же способом, как она истребляет все свои негодные элементы, то есть своими брачными законами и законом о минимальном заработке. Если какие-то представители этой расы были достойны пережить остальных, то они бы пережили их, будучи избраны путем обычного отбора.

Да существует ли, в самом деле, в мире так называемая низшая раса? Даже чернокожие обитатели Австралии далеко не так ничтожны и плохи, как это полагает типичный «белый» фермер, хозяйничающий в той же Австралии. Эти странные, маленькие черные племена – пигмеи и бушмены – так же разносторонне одарены талантами: ловкостью, умением быстро схватывать, полетом фантазии; а такие качества востребованы в цивилизации Утопии. Мы предположили прежде, что каждый обитатель Земли имеет в Утопии-модерн аналог, поэтому все наши маленькие черные люди тоже находятся там. Все они получают там то, чего были лишены на Земле – хорошее воспитание, хорошее справедливое отношение, досуг и свободу.

Предположим теперь, что общераспространенное на Земле понятие об их отсталости и ничтожности верно. Тогда и в Утопии мы бы увидали их по-детски беспомощными, гнущими спины за безрассудно минимальную плату, не знающими ни своих прав, ни законов, ни какой-либо иной опоры. Но не будет ли вернее предположить, что эти маленькие черные люди, не голые и не стянутые смешными европейскими нарядами, а в изящных, просторных одеждах Утопии, нашли себе здесь применение и изобрели новые отрасли искусства – удивительную резьбу, например, – и оправдали создавшего их Бога, оказавшись трудолюбивыми и несущими миру пользу подражателями Его?

В Утопии есть здравые санитарные законы, здравые социальные законы, экономические благоденствия; какой вред принесут ей эти люди? Напротив, некоторые из них процветают и пользуются всеобщим почетом и восхищением в ее пределах. Некоторые из них женились на женщинах других рас и передали потомству тонкую черту превосходства, какую мы на Земле не сумели в них отметить – заняв подобающее себе место в великом синтезе Грядущего.

И действительно, возвращаясь к себе, я встречаю по дороге к саду невысокого, с черной, как чернила, кожей, человека. Его блестящие, поразительной красоты глаза весело и бодро смотрят на меня. Он одет в белую тунику, и лимонного цвета плащ грациозными складками спадает с его плеч. Походка у него такая, как у всех обитателей Утопии – как будто он имеет право чем-то гордиться, и нет на свете ничего такого, что могло бы испугать его. В руках у него набитый портфель. Вероятно, эта кладь – а может быть, и его прическа, – напоминает мне вдруг о Латинском квартале[50].

§ 4

Еще в Люцерне я спорил с ботаником о расовом вопросе.

– Но ведь не захотели бы вы, чтобы ваша дочь вышла замуж за китайца или негра? – воскликнул он с ужасом.

– Разумеется, – спокойно ответил я ему, – если, говоря о китайце, вы имеете в виду отвратительное грязное существо с косой и длинными неопрятными ногтями, а негра представляете себе еще более отвратительным и вонючим. Но ведь это только доказывает, что ваше воображение слишком слабо, чтобы отделить негра или китайца от искусственно привитых ему невежеством и суеверием привычек.

– Оскорбление – не аргумент, – отрезал ботаник.

– Я не собирался оскорблять, но вы странно понимаете этот вопрос, – успокоил его я. – Ведь разговор идет о расе, а вы поднимаете вопрос о неравном развитии. Конечно, вы не пожелаете, чтобы ваша дочь вышла за вороватого ниггера, но также вы не отдадите ее и за английского косоглазого горбуна или за пьяницу-извозчика, несмотря на чистейшую нормандскую кровь, которая течет в их жилах. На деле очень немногие благовоспитанные английские девушки совершают подобную неосмотрительность. Однако вы не возражаете против людей вашей расы, несмотря на то, что среди них есть и пьяницы, и хулиганы – и к чему тогда предубеждаться против негров? Конечно, процент грязного отребья среди них – стабильно выше, но даже этим они не заслуживают огульных суждений. Можно осудить большинство, но зачем же – всех без разбора?

– Что негр, что китаец – непотребные партии для английской женщины.

– Но, как показывает колониальная практика, английский мужчина почему-то не брезгует ни африканками, ни китаянками.

– Ну, знаете ли. – Ботаник слишком возмущен, чтобы возражать. Я уже начинаю жалеть этого закоренелого идеалиста.

– Попробуйте ясно представить себе, – говорю я, – условия жизни в Утопии-модерн, и вы перестанете негодовать. Прежде всего, китаец будет говорить на одном и том же языке со своей будущей женой, к какой бы она расе ни принадлежала, будет носить общепринятый в Утопии костюм, воспитание его ничем не будет отличаться от воспитания европейских соперников, их традиции будут его традициями. К тому же в Утопии жена ведь не особо-то и зависит от мужа.

– Вздор! Тогда ее всякий смог бы обидеть, унизить, обесчестить. Нет такого сильного горя, от которого слабая женщина могла бы спастись одна, без поддержки любящего мужа.

– Вы забываете, что мы в Утопии, – проговорил я успокоительным тоном. – Здесь ведь не то что на Земле. Конечно, среди грубых, простых, не принадлежащих к ордену людей найдутся и такие, что допустят себя до такого поступка. Несомненно, вы встретите и кутил, и прожигателей жизни – то есть, другими словами, недалеких и слабосильных людей, которые хотя бы ценой нанесенных ближнему оскорблений стараются создать себе некоторое занятие и приобрести известность. Но здесь будущее не за ними. Увы, все, что их здесь ждет – это… – Я многозначительно указал на почву у себя под ногами. – И заметьте – по естественнейшим причинам!

Несколько минут ботаник молчал, затем он не без торжественности обернулся ко мне:

– Ну, знаете, я очень доволен, что я не постоянный житель