Военный инженер Ермака. Книга 4 - Михаил Воронцов

— Сколько нужно, столько и будет, — уклончиво ответил Федька.

— Сто бусин возьму. Разных. Плачу серебром.

Федька глянул на меня — я стоял неподалёку, наблюдая за торговлей. Я покачал головой. Серебро, конечно, хорошо, но нам нужнее были товары.

— Серебро не надо, — сказал Федька. — Давай солью, мясом, шкурами, медом, ягодами.

Купец поморщился, но согласился. Знал, что выгода от него не уйдет.

К вечеру около места стало не пройти. Вогулы и остяки тащили мешки с кедровыми орехами, связки рыбы, татары несли мёд, воск, выделанные кожи, даже полотно и глиняную посуду.

Федька оказался прирождённым торговцем. Он чувствовал, когда можно поднажать, а когда лучше уступить. С женщинами был галантен, с мужчинами твёрд, со стариками почтителен. К каждой бусине придумывал историю.

— Вот эта, с зелёными разводами, — из речной воды сделана, — врал он с серьёзным лицом. — Потому удачу в рыбной ловле приносит.

— А эта, со звёздочками внутри, — от дурного глаза охраняет.

— Жёлтая — к богатству, синяя — к миру в семье.

Люди слушали, кивали, верили. Им нужна была не просто красивая вещь, а талисман, оберег, частица чуда.

Около шести вечера произошёл забавный случай. К лотку подошла девочка-вогулка, лет одиннадцати. В руках у неё была берестяная коробочка. Она долго выбирала бусину, наконец указала на небольшую, но очень красивую — прозрачную, с янтарными прожилками внутри.

— Что даёшь? — спросил Федька.

Девушка открыла коробочку. Внутри лежал живой бурундук — маленький, полосатый, с блестящими глазками-бусинками.

— Ручной, — сказала она на русском, почти не коверкая слов. — Орехи из рук берёт.

Гришка хотел было засмеяться, но Федька его остановил. Взял коробочку, посмотрел на зверька.

— Ладно, — сказал. — Бери свою бусину.

Девушка просияла, схватила бусину и убежала. А Федька повернулся к Гришке:

— Дурак ты. Видел, какие у неё серьги? Серебряные. Значит, из богатой семьи. Завтра мать придёт, за дочкину радость отоварится по полной.

И точно — на следующий день я узнал, что мать той девушки принесла Федьке бобровую шкуру. За то, что не обидел ребёнка, по-доброму обошёлся.

Когда стемнело и торговля прекратилась, мы собрались в избе, которую Ермак выделил под склад. Федька, Гришка и Савка вывалили на стол и на пол дневную добычу (не всю, кое-что мы уже отправили сюда раньше). Я не верил своим глазам.

Тут были куньи шкурки, соболя, беличьи, бобровые шкуры, связки вяленого мяса и рыбы, горшки с мёдом и много чего еще.

— И это за какие-то стекляшки, — присвистнул Иван Кольцо, который зашёл посмотреть на товары.

— Не какие-то, а особенные, — поправил его Савва Болдырев. — Максим их с душой делает. Оттого и берут.

Ермак тоже пришёл оценить результаты первого дня торговли. Атаман молча перебирал шкурки, особенно долго рассматривал чёрных соболей.

— Два соболя за одну бусину, — задумчиво произнёс он. — В Москве за такого соболя сто рублей дают. А бусина сколько стоит делать?

— Песок, зола да дрова, — ответил я. — Ну и труд мой.

— Выходит, из ничего золото делаем, — усмехнулся атаман. — Продолжай, Максим. Федька, ты молодец. Завтра опять на рынок. Только смотри, чтобы без драк. Если местные передерутся за бусы, нам потом отвечать.

— Не передерутся, — заверил Федька. — Я им сказал — товар будет каждый день. Кто сегодня не успел, завтра купит.

После ухода начальства мы ещё долго сидели, подсчитывая барыши. Если за день выменяли товаров на сумму рублей двести московских, а затраты — только дрова для печи да мой труд, то выгода получалась фантастическая.

— Знаешь что, Максим, — сказал Федька, поглаживая шкурку соболя. — Ты делай бусин побольше. Я чувствую, завтра народу будет вдвое больше. Слухи по всей округе пойдут. Из дальних юрт поедут, из лесных стойбищ придут.

Он оказался прав. На следующее утро, когда я пришёл проверить, как идёт торговля, у лотка Федьки стояла толпа человек в полсотни. И это несмотря на мороз и ранний час.

* * *

Ветер гулял по улицам Кашлыка, когда на рыночной площади появилась странная фигура. Татарин в изодранной, покрытой грязью одежде брел, словно тень, покачиваясь от усталости. Его чапан висел лохмотьями, сапоги были стерты до дыр, а лицо покрывала многодневная щетина вперемешку с коркой засохшей грязи. Глаза его горели лихорадочным блеском безумца, познавшего нечто страшное.

Он дошел до центра площади, где торговцы раскладывали свой товар. Татарин тяжело опустился прямо на мерзлую землю, скрестив ноги, и некоторое время молчал, раскачиваясь взад-вперед, словно в молитве.

Первыми к нему подошли любопытные мальчишки — и русские, из семей казаков, и местные татарские. За ними потянулись торговцы, оставив свои лотки. Несколько женщин в теплых шубах остановились поодаль, настороженно вглядываясь в оборванца.

— Я Тимур-Ян, воин хана Кучума… был воином… — заговорил он хриплым, надтреснутым голосом, и толпа придвинулась ближе. — Бежал я от гнева несправедливого, от мурзы Сайын-Шади, что обвинил меня в краже коня. Не брал я того коня, клянусь Аллахом! Но мурза решил иначе, и голова моя была назначена к отсечению на рассвете…

Старый бухарский купец Мурат покачал головой и перешептывался с соседом. Казак Митька Зубов, стоявший у ближайшего амбара, подошел ближе, держа руку на рукояти сабли. Но команды заставить замолчать странного гостя не поступало, и он не вмешивался.

— Через леса дремучие бежал я, через болота гиблые, через степи бескрайние… Долгие дни и ночи шел без отдыха и еды. Волки выли за мной по пятам, но не тронули — видно, сама судьба хранила меня, чтобы донес я весть страшную до Кашлыка…

Тимур-Ян замолчал, обвел собравшихся воспаленным взглядом. В толпе воцарилась тишина, нарушаемая лишь скрипом снега под ногами опоздавших зевак.

— Готовит Кучум войско великое в барабинских степях! Такого войска еще не видела земля сибирская! Не только воины степные собрались под его бунчуками — пришли к нему на помощь дикие люди с северных ледяных морей, что человечину едят! Видел я их своими глазами — ростом в две сажени, покрытые шерстью звериной, с клыками острыми, как у волка! Человека съедают они за один присест, а кости перемалывают и, бросают в воду и хлебают, как похлебку!

В толпе раздались испуганные вздохи. Татарская женщина прижала к себе ребенка. Несколько казаков переглянулись с беспокойством.

— Но это еще не все! — голос Тимура-Яна окреп, в нем появились нотки истерики. — Привели шаманы тех диких людей зверей невиданных из тайги северной! Медведи там ростом с избу, и обучены они ломать стены крепостные, как щепки! А рыси — прыгают на высоту трех саженей, перемахнут любой частокол! И волки там не простые — понимают речь человеческую, по приказу шамана горло перегрызут любому!