Военный инженер Ермака. Книга 4 - Михаил Воронцов

— Врешь ты все, татарин! — крикнул кто-то из толпы, но голос звучал неуверенно.

Тимур-Ян повернулся в сторону говорившего, и его глаза сверкнули безумным огнем:

— Вру? О, если бы я врал! Но я видел, как шаманы те дикие призывали джиннов огненных из-под земли! Дым черный поднимался к небесам, и из него являлись существа, которым нет имени на языке человеческом! С телом дыма и глазами углей горящих, они проходят сквозь стены, душат людей во сне, выпивают кровь младенцев!

Толпа загудела. Женщины закрестились, мужчины хмурились. Даже бывалые казаки, видавшие всякое в своих походах, переминались с ноги на ногу.

— А с неба, — Тимур-Ян поднял дрожащую руку вверх, — с неба летят птицы размером с лодку речную! Черные, как ночь безлунная, с когтями железными! Шаманы управляют ими свистом особым, и птицы те хватают воинов прямо с крепостных стен, поднимают в небо и бросают оземь!

Купец Мурат побледнел и отступил на шаг. Рядом стоявший с ним казак начал творить молитву.

— Сколько же войска собрал Кучум? — спросил Митька, стараясь говорить твердо.

— Тьма тьмущая! Как звезд на небе, как песчинок в степи! Идут к нему ногайцы с юга, башкиры с запада, дикари с севера. И все везут дары — луки, стрелы, сабли острые. А из Бухары прислали ему пушки медные, что стреляют ядрами, начиненными порохом греческим — попадет такое ядро в стену, и нет стены!

Тимур-Ян встал на колени, простер руки к небу:

— Говорил Кучум своим мурзам, и я слышал, прячась за юртой: «Не оставлю камня на камне в Кашлыке! Всех русских на кол посажу, а Ермака живьем сварю в котле! И будет земля сибирская снова нашей, и никто больше не посмеет ступить на нее!»

В этот момент сквозь толпу протиснулись несколько казаков.

— Эй, татарин! — крикнул старший из них, бородатый детина с покрытым шрамами лицом. — Атаман Ермак Тимофеевич велит тебя к себе доставить! Живо поднимайся!

Тимур-Ян посмотрел на них мутным взглядом, словно не понимая, где находится. Казаки подхватили его под руки и повели прочь с площади. Он не сопротивлялся, только бормотал что-то неразборчивое о шаманах и джиннах.

Толпа на площади не расходилась еще долго. Люди сбились в кучки, горячо обсуждая услышанное. Женщины качали головами и прижимали к себе детей. Мужчины спорили — одни утверждали, что татарин просто безумец, тронувшийся от тягот похода. Другие вспоминали старые легенды о злых духах тайги и степи, о шаманах, способных превращаться в зверей и птиц.

— А что, если правда все это? — шептала молодая казачка своей соседке. — Мой дед рассказывал, что в северных лесах живут люди-медведи, которые едят человечину…

— Да полно тебе! — отмахивалась та, но в голосе ее не было уверенности. — Хотя… говорят, северные шаманы и вправду могут такое творить, что христианской душе и не снилось…

Купец Мурат собрал своих приказчиков и велел готовить товар к срочному вывозу:

— Не нравится мне все это. Если даже половина правда из того, что болтал этот безумец, надо переставать здесь появляться. Кучум не простит.

Старый татарин Ибрагим сидел на завалинке и покачивал седой головой:

— Видел я в жизни своей многое. И знаю — когда человек так говорит, с такими глазами, значит, видел он нечто. Может, не все правда, может, страх глаза его обманул, но что-то он точно видел.

К вечеру весь город гудел, как потревоженный улей. Слухи обрастали новыми подробностями. Уже говорили, что войско Кучума уже движется к городу и будет здесь через три дня. Что джинны могут проникать сквозь щели в дверях и окнах. Что птицы-великаны кружат над тайгой, высматривая дорогу к Кашлыку.

Казацкие десятники с трудом удерживали порядок. Некоторые татарские и остяцкие семьи уже начали собирать пожитки, готовясь к бегству.

Ночь опустилась на Кашлык тревожная и беспокойная. Мало кто спал спокойно в эту ночь. На стенах было удвоено число часовых. Казаки вглядывались в темноту, вздрагивая от каждого шороха, от каждого крика ночной птицы. А в небе действительно кружили большие черные птицы — обычные вороны. Но взволнованному воображению они казались предвестниками страшного войска, о котором говорил безумный Тимур-Ян.

Семя паники было брошено в благодатную почву суеверий и страхов. И хотя наутро многие старались убедить себя и других, что все это бред сумасшедшего, червь сомнений уже точил души жителей Кашлыка.

Глава 19

…Я устроился на лавке у стены. Ермак восседал за массивным столом в центре избы, справа от него расположился Иван Кольцо, слева — Матвей Мещеряк, Прохор Лиходеев с мрачным лицом стоял у двери, прислонившись к косяку.

Печь в углу гудела, разгоняя зимнюю стужу. Все взгляды были устремлены на татарина, которого привели казаки.

Тимур-Ян сидел посреди избы, покачиваясь от усталости. Вблизи он выглядел еще более жалким, чем на площади. Чапан висел клочьями, под ним виднелась грязная рубаха, прорванная в нескольких местах. От него исходил тяжелый запах немытого тела, смешанный с какой-то гнилью. Но глаза горели таким лихорадочным огнем, что становилось не по себе.

В избе стояла тишина, нарушаемая только потрескиванием поленьев в печи.

— Теперь давай нам выкладывай все, и с самого сначала, — приказал атаман, сверля гостя тяжелым взглядом. — И не вздумай врать. Здесь не площадь с бабами да мальчишками. Если решил рассказать на базаре сказки, чтоб тебя пожалели и накормили, то так и скажи.

Тимур-Ян облизнул пересохшие губы и заговорил. Голос его звучал хрипло, но уверенно:

— Я был воином хана Кучума, служил под началом мурзы Сайын-Шади. Обвинил он меня в краже коня гнедой масти, что принадлежал его младшему брату. Не брал я того коня, клянусь Аллахом и могилой отца! Но мурза не поверил, велел казнить на рассвете. Ночью я сбежал…

— А где ты по-русски так хорошо научился говорить?

— Торговал отец мой, и дед мой, и дядя мой с русскими! Ходили на лодках далеко на Запад, когда времена были спокойные! И меня с собой брали, чтоб ремеслу торговли я научился! Но нет уже в живых никого… и пришлось мне идти к Кучуму, чтоб прокормиться! Но не хотел я, нужда заставила!

— К делу давай, — прервал его Иван Кольцо, барабаня пальцами по столу. — Про Кучума говори. Что там за страшилища у него в войске. С чего они тебе померещились?

Татарин выпрямился, и в глазах его появился совсем безумный блеск:

— Бежал я через степи, не оглядываясь. Три дня прятался