Военный инженер Ермака. Книга 4 - Михаил Воронцов

— Сколько воинов? — спросил Мещеряк, наклонившись вперед.

— Тьма тьмущая! Как листьев в осеннем лесу! Но не в числе страшная сила его войска…

Тимур-Ян замолчал, обвел всех присутствующих воспаленным взглядом. Я заметил, как его руки мелко дрожали — то ли от холода, то ли от страха.

— Пришли к нему на помощь дикие люди с северных морей, что на краю света живут. Видел я их своими глазами! Ростом они в две сажени, может, чуть меньше, но точно выше самого высокого казака. Тела их покрыты густой шерстью, как у медведя, только черной. Лица… лица у них почти человеческие, но челюсти выдаются вперед, а во рту — клыки острые, длиной с мой палец!

Лиходеев усмехнулся:

— Сказки рассказываешь, татарин. Небось, перепил кумыса перебродившего, вот и привиделось.

Тимур-Ян повернулся к нему, наклонил голову и стал смотреть прямо в глаза, не мигая и не шевелясь:

— Не сказки это! Видел я, как они едят! Привели им пленного остяка — разорвали на части голыми руками и сожрали сырым! Кости перемололи зубами, как собаки!

— Бред какой-то, — пробормотал Иван Кольцо, но я заметил, как он непроизвольно сжал рукоять сабли.

— Хочешь сказать, людоеды какие-то? — Ермак откинулся на спинку стула, прищурившись. — И много их там?

— Две сотни, а может, три. Точно не скажу — боялся близко подходить. Живут они отдельно от других воинов, в больших чумах из моржовых шкур. А с ними шаманы их пришли — старики сгорбленные, в одеждах странных, с бубнами, обтянутыми человеческой кожей!

Мещеряк мрачно хмыкнул:

— Откуда знаешь, что человеческой?

— Видел я, как они нового пленника убили для этого! — голос Тимура-Яна сорвался на визг. — Содрали кожу с живого и натянули на бубен, пока она еще теплая была! А он кричал… так кричал, что птицы с деревьев срывались!

В избе повисла тяжелая тишина. Я почувствовал, как по спине пробежал холодок. Врал татарин или это ему приснилось, но рассказывал он убедительно настолько, что дальше некуда.

— Что еще за чудеса там творятся? — спросил Ермак. С иронией, но я видел, что она далась ему нелегко.

— Звери там невиданные! — Тимур-Ян вскочил без разрешения с пола и начал ходить по избе, размахивая руками. — Медведи ростом с эту избу! Правда! Я сам видел — стоит такой медведь на задних лапах, а передними бьет по дереву толщиной в три обхвата — и дерево падает! Шаманы их держат на цепях толщиной с мою руку, железных, кованых. Кормят их человечиной, чтобы злее были!

— Сказочник, — фыркнул Лиходеев. — Где ж такие медведи водятся?

— В северной тайге, за горами! Там вечные льды, там солнце по полгода не всходит! Там духи злые живут, и эти шаманы им служат!

Тимур-Ян упал на колени, воздел руки к закопченному потолку:

— Все правда! Видел я, как шаманы тех диких людей вызывали джиннов из-под земли! Развели костер из костей и черепов, бросили туда какое-то зелье вонючее — и пошел дым черный, густой, как смола! И из дыма того появились существа… существа…

Он задохнулся, схватился за горло, словно ему не хватало воздуха. Иван Кольцо налил ему ковш воды, татарин выпил залпом, закашлялся.

— Какие существа? — холодно спросил Ермак.

— Нет им названия на языке человеческом! Мне оно неизвестно! Тела их — из дыма и пламени, глаза — как угли горящие! Они проходят сквозь любые преграды! Они пьют кровь людей! Хватают зубами за горло и выпивают!

— Расскажи точнее, как выглядят эти твои джинны, — потребовал Мещеряк.

Тимур-Ян закрыл глаза, будто с ужасом вспоминая:

— Ростом они с человека, но тело их меняется — то вытягивается, то сжимается. Цвет — как у тлеющих углей, черный с красными прожилками. Руки у них длинные, с когтями, но когти эти не твердые, а словно из огня сделаны. Лиц нет, только провалы, где должны быть глаза, и в провалах тех — пламя. Когда они движутся, воздух вокруг них дрожит от жара, а земля под ними чернеет и дымится.

— И много их там? — спросил Лиходеев. Ему явно очень не нравилось, что татарин говорит эти безумные вещи очень складно и не теряется.

— Десяток — точно, но шаманы могут призвать больше. Держат они их в особых сосудах медных, запечатанных воском с волшебными знаками. Когда нужно выпустить джинна, разбивают печать — и он появляется из дыма.

— А птицы? — напомнил Ермак. — На площади ты говорил про птиц, как нам сообщили.

Тимур-Ян закивал так яростно, что грязные волосы захлестали его по лицу:

— Птицы! Да, птицы! Черные, как безлунная ночь! Размером с большую лодку, если крылья расправят — вдвое длинней весел расставленных будут! Головы у них лысые, как у грифов, но клювы загнутые, острые, как сабли! А когти… если такая схватит, то унесет ввысь, и ничего не сделаешь! Даже лошадь унесет! И быка! И повозку!

— Откуда такие птицы? — спросил я.

— С северных гор, где вечный снег лежит! Шаманы приманили их запахом крови и мяса, приручили свистом особым. Я слышал этот свист — от него кровь в жилах стынет! Птицы слетаются на него, садятся рядом с шаманами и едят у них из рук мясо!

— Врешь ты все, собака! — рявкнул вдруг Мещеряк, вскочив с места. — Засланный ты лазутчик, чтобы панику в городе сеять!

Он выхватил саблю, приставил острие к горлу татарина:

— Признавайся сейчас же, кто тебя послал! Признаешься — может, живым оставим. Не признаешься — зарублю на месте!

Тимур-Ян даже не дрогнул. Он смотрел на Мещеряка безумными глазами и говорил ровным голосом:

— Убей меня, казак. Мне все равно. Я все это видел.

Мещеряк нехотя отошел и вложил саблю в ножны.

Атаман встал, прошелся по избе, остановился у окна, выглянул в морозную темноту. Потом повернулся к татарину:

— А расскажи-ка нам еще про этих северных людей. Как они выглядят точно? Как одеты? Чем вооружены?

Тимур-Ян сел на пол, подтянул колени к груди:

— Лица у них… почти человеческие, но не совсем. Лбы низкие, покатые. Брови сросшиеся, густые. Носы приплюснутые, с большими ноздрями. Но страшнее всего — глаза. Желтые, как у волка, и светятся в темноте! Я видел ночью — идут они по лагерю, и глаза их светятся, как у зверей!

— А одежда? — настаивал Ермак. — Говори быстро, не думая!

— Шкуры носят необработанные, просто накинутые на плечи, — ответил татарин почти скороговоркой. — Мороз им нипочем! Тела их покрыты густой черной шерстью,