Чайная буря - Хафса Файзал

Джин мрачно усмехнулся.

– Вот так и понимаешь, что стала одной из нас.

Флик промокнула лоб носовым платком. Если такова была цена уважения среди обитателей дна общества, ей не слишком это нравилось. Она сунула руку в карман, провела пальцами по контуру зажигалки. Сказать, что ей такое не нравится, она тоже не могла. Флик все гладила ребра зажигалки, исполняясь умиротворением. Подняв глаза, она обнаружила, что Джин внимательно наблюдает за ее жестами.

Она вынула зажигалку и принялась играть ею. Есть огонь – нет огня, есть огонь – нет огня. Вновь и вновь, пока огонь не заполонил весь ее разум. Она всю жизнь считала, что в том, как пламя возникает из ниоткуда и превращается в зверя, есть некая красота. Пламя сообщало ей, что возможно все. Что неважно, накрыт ли мир тьмой, – достаточно одной лишь искры.

Флик решила, что начнет со слов благодарности и таким образом вернет себе ощущение человечности. Она подняла взгляд на Джина в тот миг, когда захлопнула зажигалку.

Он вздрогнул.

Флик замерла, заметив на его лице промельк чего-то давнего и мучительного. Она сунула зажигалку обратно в карман и принялась за работу: достала жетон Атерея и уложила его в свежий гипс.

Она чувствовала, что должна попросить прощения, но ведь Рейз был неправ. И Долговязый был неправ. Рейз потерял палец вовсе не из-за нее. Почему они решили, что она имеет какое-то отношение к тем людям в плащах?

Джин обошел стол и склонился над ним, упершись ладонями в края. Она ожидала, что он заговорит с ней о матери. Ожидала услышать то, во что не желала верить.

– Ты не пострадала?

От этих слов заботы у Флик дрогнула рука.

Расплавленный металл зашипел, как жидкий огонь. Джин отдернул руки и медленно выдохнул. Почему он так нервничает? Из-за него занервничала и сама Флик. Она срезала с гипсовой формы отпечатки цифр, прежде чем те успели застыть, и отстранилась, отмахиваясь от жара.

Что, если Рейз связал то происшествие с ней без всяких причин – просто потому что ему так вздумалось? Флик замерла и посмотрела на Джина, надеясь, что он не заметит стоящих у нее в глазах слез.

– Я знаю, о чем ты думаешь, и для меня это невыносимо. – Голос дрогнул на середине предложения, но она заставила себя договорить мысль.

– Я подумываю вернуться туда и сломать парочку костей, – сказал Джин.

Ох. Флик не считала насилие хорошим способом решать проблемы и, вероятно, была потрясена и не в себе, потому что эти слова и злость, с которой Джин их произнес, вызвали в ней острый трепет.

– Нет-нет. Все в порядке, – сказала она. – Не трогай их.

Джин промолчал.

Флик завершила работу в тишине: растопила металл, отлила и очистила каждый из жетонов. На все это ушло несколько часов, и, хотя Джин терпеливо ждал рядом, приглядывая за окружением, изготовление жетонов на этом не заканчивалось, поэтому Флик сложила все, что могло ей понадобиться, на поднос, и оставила на столе горстку дувинов, которых, как она надеялась, хватит в отплату за услуги.

Джин жестом пригласил ее к выходу и проследовал за ней вниз по открытой лестнице – их шаги по металлическим ступеням эхом отдавались в пространстве. Литейщики затихали, когда мимо проходила Флик.

Рейз проводил ее взглядом. То же сделал и Долговязый. Джин небрежно покачивал зонтом, и Флик хотелось уверить его, что это не ее вина. Уверить их всех. Что это был всего лишь перстень. Что мать никогда не отомстила бы подобным образом.

Но в глубине души Флик понимала, что это была бы ложь.

* * *

Той ночью Флик снилось, как мать дарует ей прощение. Как она вкладывает книгу учета в мамины руки. Как на улицах кричат мальчишки-газетчики: Леди Линден раскрыла коварство Овна! Сон быстро свернул куда-то не туда и вновь перенес ее в литейный цех Рейза. Она увидела четырехпалую ладонь. Долговязого, который, возможно, больше не сможет ходить.

Флик проснулась, утопая в чувстве вины, ощущая внутри беспредельную пустоту, которая не напоминала о себе вот уже несколько дней.

Тяжко вздохнув, Флик оделась – она ночевала в отведенной ей комнате в «Дрейфе». Жетоны, которые она подделала, лежали на письменном столе в углу комнаты. Пытаясь отвлечься от тягостных мыслей, она обработала окислителем и зашлифовала каждый жетон так, чтобы все они казались старыми, изношенными естественным образом.

Это была ее лучшая подделка, и, спускаясь вниз к остальным, Флик напоминала себе, что должна ею гордиться.

Арти поздоровалась с ней, Маттео пригубил кровь из чайной чашки, Джин, который над чем-то трудился, лишь поднял на нее взгляд. Взгляд был тяжелый, исполненный серьезности и тревоги. Может, он передумал и теперь сочувствовал литейщикам? Можно ли было сочувствовать в этой ситуации хоть кому-то? Флик эгоистично пожалела, что они здесь не вдвоем.

Флик выложила на барную стойку свои жетоны рядом с настоящим, и все пять блеснули в лучах полуденного солнца.

– Выдающаяся работа, Флик, – сказал Маттео. Он провел пальцем по девизу Атерея. – Я бы не отличил.

Этот комплимент воодушевил Флик.

– Потому что отличий и нет, – подал голос Джин.

Флик воодушевилась еще сильнее, к глазам подступили слезы. Может, он и не испытывает к ней ненависти. Но это ведь не единственное, что вызывает у нее волнение?

Джин не просто спас ей жизнь. Он сделал ее частью чего-то большего. Флик впервые почувствовала, что ее искренне ценят. Уважают. Нуждаются в ней.

Джин трудился над каким-то предметом тускло-серебристого цвета. Искры падали на стоявшее рядом блюдце с крошками от пирожных и окрашивали элегантные татуировки у него на шее золотым светом. Флик не могла толком разглядеть, что именно он мастерит, но походило это на птицу. То ли на аиста, то ли на журавля. Или даже на цаплю – но фигурка была не реалистичная, а больше декоративная, поэтому сложно было сказать наверняка.

– Спасибо, – обратилась к нему Флик. – За вчера.

Джин посмотрел на нее так, словно вознамерился спросить о чем-то, но меньше всего на свете Флик хотелось объяснять остальным присутствующим, что именно произошло.

К ее облегчению, Джин лишь подмигнул.

– Я тебе потом расскажу, как ты можешь мне отплатить.

У Флик вспыхнули щеки, и она отошла подальше, чтобы не сморозить какую-нибудь глупость. Она выложила жетоны в ровную линию и снова украдкой взглянула