Восьмой район - Алиса Аве

прозрачно-желтые кубики с легкой присыпкой проплыли мимо на резной серебряной тарелке. Я не удержалась, взяла один манящий кубик, положила в рот. Солнце коснулось языка, неба, растворилось, согрело. Я выплюнула тягучую сладость, в животе всколыхнулась злость.

Я побежала по широкой ленте. Цветы под ногами сменились водной гладью, плеснули хвостами рыбки, зашелестели восторженные возгласы. Люди любовались сменой декораций. Я ненавидела их. Воображение рисовало Ковчег, объятый огнем, дымящийся хвост, разрезающий небо, затмевающий солнце. Я живо представила тела, пробивающие радужные стекла, падающие в черную бездну, полную тьмы и боли. Представила удивленные лица устремляющихся вверх, им навстречу, жителей нижнего мира, грязных и замученных. Ковчег вибрировал моим негодованием. Солнце в самом деле зашло за потемневшие облака, пол отразил чернеющее небо, повторил трещины внезапно сорвавшихся молний. Люди забегали, они не паниковали, лишь с пустыми взглядами мотались по черной мозаике. Я расталкивала их, продвигаясь вперед. Появились новые дети, на коричневых рубашках вышивки – глаз над ладонью. Они брали паникующих за руки, и люди обмякали, выстраивались в колонны, медленно брели по непроницаемому пространству в разные стороны.

– Просьба жителей Ковчега вернуться в апартаменты, – механический женский голос выдавал слова отовсюду сразу. – Ковчег проходит зону штормовой активности.

«Я могу управлять реальностью вокруг себя, – дошло до меня сквозь пелену бушующих чувств. – Стоит что-то пожелать – оно происходит. Об этом твердил медик? Все тыкал во всполохи показателей на мониторе. Я пожелала смерти тому зеленому шлему в лаборатории, и он умер. Я хотела, чтобы отец меня защитил, он пришел. Я представила гибель Ковчега… Стоп! Я-то еще здесь. Он разрушится, и я что, вместе с ним?»

До меня всегда медленно доходило. Я вызвала штормовую активность, тревогу и появление сдерживающей силы в виде детей с глазами на ладонях, которые сейчас распределяли людей по потокам.

«Значит, и вы несвободны. Ни в страхе, ни в удовольствии, – я улыбнулась своему выводу. Ковчег обманывал всех, скорее всего, он обманывал и Зенона, дразня его чем-то ценным, значимым для него. – Старший Стиратель умеет настраивать людей друг против друга, без сомнения, и Лидер не отстает. Да, буду верить в это».

Успокоение передалось от меня полу и стенам, выглянуло солнце, расцвела мозаика, зазвучала музыка.

– Опасная зона пройдена, – отреагировала система оповещения. – Рекреация доступна для посещения.

Меня никто не заметил, присутствие чужака оставалось тайной. Личные апартаменты Старшего Стирателя предстали в моем воображении: огромная комната со странной белой штукой в центре на круглом пьедестале. Зенона здесь нет, Кью заставила Эн соврать, чтобы посмотреть на мою реакцию. А я, дурочка, с легкостью поддалась на провокацию! Почему сейчас я вижу так ясно?! Старший Стиратель открывает глянцевую крышку, разминает кисти и кладет длинные узловатые пальцы на черно-белые клавиши. Льется печальная музыка, нежная, далекая. Я бежала, подхваченная музыкой, которую создавал этот страшный человек, и снова мучилась от несостыковки. Мне казалось, красота рождается лишь из красивых душ, он разрушил мои представления о справедливости. В апартаменты Старшего Стирателя вел другой лифт, движущийся по горизонтали, к нему выстроилась очередь.

– Расступитесь, – приказала я, и они подчинились.

Их сознание подправлено, я чувствовала податливость, безразличие. Влетая в лифт, задела одного, обернулась, врезалась в прозрачную перегородку. Дыхание перехватило. Потому что парень, смущенно потирающий плечо, был Максом, за ним стояла мама. Лифт уносил меня прочь, а перед глазами маячили родные лица. Мама и Макс!

– Нет, – я потерла виски, – просто похожи, просто померещилось. Соскучилась, представила – и пожалуйста.

Лифт набирал скорость, поехал в сторону, зигзагами и скачками, душа рвалась обратно. Я старалась думать о цели. Старший Стиратель, конечно, удивится моему появлению, я воспользуюсь этим, заставлю рассказать о Зеноне, обо мне, о Ковчеге и Лидере, о людях с лицами мамы и брата.

Удивление ударило меня под дых. Музыка царствовала в апартаментах Старшего Стирателя, но за роялем сидел не он. Я вышла из лифта и замерла.

– Ты немного опоздала, Яра.

Человек с балкона, мерцающий, светящийся. Не Филипп! Я ошиблась, опять ошиблась и, хуже того, настолько убедила себя в правоте, что слезы обиды брызнули во все стороны. Когда он появлялся на балконе возле Старшего Стирателя, я представляла задранный подбородок и гордый взгляд. Филипп так любил себя, смотрел на всех свысока, не водился с малышней, сестру и то терпел с трудом. Мать и сестра тогда восхищались им, я вздыхала тайком. Гордый подбородок никогда бы не опустился до моего уровня. Зачем ему маленькая подружка сестры?

В Филиппе, живом и забравшемся на балкон к Старшему Стирателю, я искала еще одну нить, связывающую меня с нижним миром, знак того, что и на Ковчеге можно надеяться на чудо. Зенон сразу сказал, что я принимаю желаемое за действительное, но желание встретить на Ковчеге Филиппа, увидеть его живым вопреки словам взрослых на той Церемонии затмевало голос разума.

Разочарование вырвалось кашлем, в горле пересохло.

– Присаживайся. – Мужчина не прервал игры, кивнул в сторону.

Справа от него располагались два широких кресла, позади – огромная, просто исполинская кровать с резным изголовьем. Я осторожно обошла рояль, присела на кресло, провалилась в глубокое, мягкое и теплое облако. Сесть на край не получилось, кресло обволакивало со всех сторон.

То, что он все время исчезал и появлялся, не мешало ему играть. Внизу никто не обладал подобными способностями, вряд ли хоть кто-то отчетливо помнил, как выглядят музыкальные инструменты. Мы пели, хрипло и с оглядкой, топтались на месте в минуты особой радости – так выглядел короткий танец, ведь на подобные глупости не хватало ни времени, ни сил.

– Кто вы такой?

– Прошу, оставь вопросы на потом, музыку нельзя прерывать. Один из знаменитых композиторов прошлого не терпел ничего незавершенного. Он лежал при смерти, его сын наигрывал одно из отцовских сочинений на клавесине, клавесин – предок рояля. Сын устал, прервал мелодию. Уже засыпая, услышал, как отец встал и доиграл произведение до конца.

Пальцы бегали по клавишам. Когда он исчезал, музыка продолжала звучать. На мгновение клавиши замирали, затем мелодия снова набирала оборот.

– Это правильный подход. Я должен доиграть, жизнь должна закончиться, а ты – узнать правду, за которой поднялась сюда.

Меня не покидало ощущение, что происходящее – шутка. Вот сейчас он сыграет мимо нот, повернется и выведет меня из безумия. Но он играл и играл, то медленно, то ускоряясь, перебирал пальцами, клавиши опускались и поднимались, напоминая щербатые зубы. Музыка уже не казалась красивой. Дотерпеть до конца не получилось.

– Где он? – потребовала я. Мне нужен был Старший Стиратель.

Мужчина понял, о ком я, усмехнулся. Прозвучали последние