Системный Творец III - Александр Сорокин

— Положение на границе с Лесом катастрофическое. — ее голос был мелодичным, но лишенным всякой теплоты. — Половина приграничных городов стерта с лица земли. Вторая половина… обезлюдела. Принудительная Инициация, проведенная до явления Первого Игрока, выкосила их гарнизоны и население почти полностью. От оставшихся крепостей нет вестей. Связь прервана. Мы считаем их потерянными и временно списываем со счетов.

Император медленно кивнул, его лицо оставалось непроницаемым, лишенным всякого удивления или сожаления. Взгляд скользнул к седому воину, чье тело, словно древний пергамент, было испещрено шрамами — безмолвными свидетельствами бесчисленных схваток с Лесом.

Воин встал, и его могучий, низкий голос эхом прокатился по залу.

— Явление Первого Игрока перевернуло все наши представления об Инициации. Ритуал, некогда смертельная ловушка, теперь стал источником невиданной силы. Законы Империи устарели в одночасье. Теперь каждый выживший горожанин, каждый солдат — потенциальный Системщик. Потери, разумеется, остались, но они несопоставимы с прежними. Империи Карнхейм и Тиарнвал, почувствовав перемену ветра, остановили наступление, закрепившись на достигнутых рубежах. Мир погрузился в хаос, но… — он сделал многозначительную паузу, — ни одна из империй не объявила о появлении Первого Игрока на своей территории. Это значит, он может быть здесь, в наших землях. Или… его намеренно скрывают.

Аврелиан, выслушав последний доклад, поднял глаза на собравшихся. Казалось, в его взгляде отразилась вся тяжесть мира.

— Система изменилась. И мы должны измениться вместе с ней. Но есть угроза, которую нельзя игнорировать. — его голос стал острым, как отточенный клинок. — Все инициированные Системные Творцы, выявленные с этого момента, подлежат немедленному уничтожению на месте. Их дар слишком опасен в эпоху перемен. Он подрывает сами устои.

Присутствующие, словно единый организм, синхронно кивнули. Ни тени сомнения, ни искры возражения. Седой воин склонил голову.

— Как прикажете, Ваше Величество. Новый указ будет разослан немедленно.

* * *

Я стоял как вкопанный, не в силах оторвать взгляд от жуткой картины. Мир сжался до Горста, сотрясающегося от беззвучных рыданий, и его сына — искалеченного тела на руках. Багровая лужа растекалась по камням, вместо ног — уродливые обрубки… Мозг отказывался верить в эту реальность. Казалось, прошла вечность, но на деле — лишь пара секунд.

Рядом со мной, будто из самой тени, возник Вальтер. Его аскетичное лицо было маской холодной концентрации. Взгляд метнулся к Каэлу, оценивая, сканируя, ставя диагноз за мгновение. Молча, он извлек из инвентаря небольшую хрустальную склянку, наполненную густой, серебристой жидкостью, мерцающей перламутром.

— Держи его. — голос дяди прозвучал резко, не терпя возражений.

Горст, казалось, не слышал. Вальтер, не церемонясь, мощным, но точным движением отодвинул капитана, открывая доступ к Каэлу. Одной рукой он разжал ему челюсть, другой — влил содержимое склянки в рот. Жидкость словно светилась изнутри. Едва попав внутрь, тело Каэла дрогнуло, по бледной коже пробежала слабая волна жемчужного сияния.

Не теряя ни секунды, Вальтер сорвал грязные, пропитанные кровью бинты с культей. Обнажилась ужасная картина: разорванные мышцы, осколки костей… Но уже через несколько секунд кровотечение, казавшееся неостановимым, начало затихать. Плоть на глазах стягивалась, зарастая плотной, багрово-синей тканью, формируя уродливые, но прочные шрамы. Это было не изящное исцеление, а грубая, стремительная работа по спасению жизни, остановка смерти на пороге.

Вальтер провел рукой над ранами, проверил результат и коротко кивнул. Бережно, почти по-отечески, он вернул тело Каэла Горсту.

— Отнеси его в особняк, немедленно. Ему нужен покой, но он будет жить.

Капитан, не в силах вымолвить ни слова, лишь беззвучно кивнул. Слезы ручьями текли по его окаменевшему лицу. Он поднялся, прижимая сына к груди, и медленно, словно сомнамбула, поплелся прочь. Вальтер на мгновение встретился со мной взглядом. Мне показалось, что в глубине его ледяных глаз мелькнула тень тяжелого, почти отцовского сочувствия. Но миг прошел, и передо мной снова был лишь магистр Империи, непроницаемый и холодный.

Я проводил взглядом сгорбленную фигуру Горста. Мне было жалко Каэла, до дрожи. Но это был его выбор… Глупый, юношеский, продиктованный бушующими гормонами и желанием доказать миру свою значимость. В его возрасте это сильнее разума. Однако у всего в этом мире есть своя цена, и Каэл заплатил свою. Сколько таких же юнцов, горящих от самомнения, погубили свою судьбу, пытаясь доказать, что знают жизнь лучше других? С тяжелым сердцем я повернулся и медленно пошел следом за капитаном.

Следующие шесть часов пролетели в одно напряженное мгновение. Подвал в особняке баронессы снова стал нашим временным пристанищем, кузницей, где мы ковали не сталь, а слаженность. Мы с Вальтером, Эдварном и Кроном, который, к моему уважению, успешно прошел первое Посвящение и теперь выглядел более собранным и грозным, пытались наладить то, что военные называют боевым взаимодействием.

Мы все понимали: за такой короткий срок создать безупречно отлаженный механизм немыслимо. Каждый из нас был уникален: Вальтер — словно острая игла, точный и смертоносный одиночка; Эдварн — несокрушимый молот, сметающий все на своем пути; Крон — надежный щит, опытный и несгибаемый; а я… был той самой дикой картой, чьи истинные возможности еще только предстояло раскрыть. Но мы не сдавались, оттачивали простейшие связки, учились чувствовать ритм друг друга, предугадывать движения, обходясь без лишних слов.

Вальтер был беспощаден. Он выискивал малейшую ошибку, заставляя повторять упражнения снова и снова. Но я научился использовать те редкие, драгоценные паузы, которые он давал на передышку Эдварну и Крону. Пока они, тяжело дыша, утоляли жажду и растирали затекшие мышцы, я отходил в угол, прислонялся к прохладной каменной стене и на несколько секунд закрывал глаза.

«Резервуар Живой Энергии: 48/90». Этого было достаточно.

Мгновенное погружение. Виртуальная мастерская, пульсирующая голубыми узорами. Мысленный приказ — и запасы «Зрелой Древесины» в инвентаре исчезали, преображаясь в смертоносную сложность «Колючего Часового». Я ощущал, как энергия покидает меня, оставляя приятную, щемящую пустоту. Всего несколько секунд — и первый артефакт был готов. Я возвращался в реальность, чтобы услышать крик Вальтера: «Макс! Твоя очередь! Не зевай!»

Так, урывками, между спаррингами и отработкой тактических схем, я создал два первых «Часовых». Это было изнурительно — жонглировать между физическим напряжением боя и тончайшей ментальной работой творца. Но другого пути не было.

Ближе к концу шестого часа, в очередную короткую передышку, когда знакомый прилив сил наполнил меня, а в углу сознания заветные «48/90» засияли ярче обычного, я снова погрузился в себя. Последний «Колючий Часовой». В него я вложил всю свою усталость, ярость и надежду. Энергия утекала, словно вытягивая мою суть через тончайшую соломинку…

И тогда это произошло.

Когда последний виток