Красная земля - Тим Волков

Несмотря не несколько покоцанный внешний вид и отсутствие эмблемы (украли в первые же дни после Февраля), открытый кабриолет быстро набрал скорость и вообще, держался на дороге вполне уверенно, можно сказать пер, как танк, иногда подпрыгивая на ухабах! Мотор работал ровно, мягкая подвеска скрадывала все неровности сельской дороги.

Добрались быстро…

Усадьба Ростовцевых горела, словно факел! Вокруг метались какие-то люди, слышался звон стекла. Кто-то тащил вазу, кто-то картину в золоченой раме, а кто-то — и кадку с фикусом!

— А ну, прекратить грабеж! — выскочив из машины, Пронин выхватил револьвер и выстрели вверх. — Я сказал — прекратить! Что вообще здесь происходит?

Здоровенный мужичага в телогрейке поставил фикус наземь и нехорошо ухмыльнулся:

— Так это… Землю делить пришли! Указ от новой власти вышел — декрет. Вся помещичья земля теперь — наша! Разве не так?

— Так, да не так! — выступил вперед Иван Палыч. — Да, закон такой есть. Но, наделы будут выделяться исполкомом согласно количеству едоков! Все, как положено — с землемерами.

— Да-да! — Пронин опустил револьвер. — А до того времени вся помещичья земля считается государственной и принадлежит советской власти! И вы, там — мародеры… Товарищи красногвардейцы! Готовсь!

Парни взяли винтовки наизготовку. Щелкнули затворы…

— А мы чо? Мы ничо…

Бросив фикус, мужичка бочком продвинулась к тропинке и исчез за деревьями вместе с остальными своими подельникам.

Усадьба жарко пылала!

Вот подбежал какой-то мужичок…

— Я это… сторож…

— Вера Николаевна где? Юра? — закричал доктор.

— Там… на втором этаже заперты. Если еще не сгорели…

Иван Палыч с Лебедевым и Прониным оббежали дом… закричали:

— Вера-а! Юра-а!

Послышался звон стекла и ломкий мальчишеский голос:

— Не подходите! У меня револьвер! Я буду стрелять…

— Живо прыгайте! Юра!

— Иван Павлович? Господин доктор…

— Мать где?

— На диване… Ей плохо…

Доктор посмотрел на своих:

— Ну, что, мужики, поможем? Подсобите-ка…

Миг и доктор уже запрыгнул в окно, закашлялся от удушливого дыма… За ним следом забрался Роман Романыч…

— Юра, живо вниз! Прыгай!

— Но… мама…

— Мы поможем. Прыгай, кому сказано!

Юра прыгнул. Ростовцеву осторожно спустили из окна… Та стонала:

— Oh, quel cauchemar… quelle horreur! (Ах, какой кошмар… какой ужас!)

— Все в машину! — размазывая по щекам сажу, распорядился доктор. — Сначала в больницу…

— Да-а, — глядя на пылающий особняк, протянул Пронин. — А ведь можно было тут школу разместить… или дом призрения… Эх, чего уж теперь! Пожар этот мы не потушим. Да и догорит здесь все скоро.

— Хорошо — на отшибе, — Иван Палыч достал носовой платок — стереть с лица грязь. — На отшибе… Да и дождь…

* * *

После пожара Ростовцевы, слава Богу, устроились у Ксении, проживавшей в пятикомнатной квартире на третьем этажа доходного дома, некогда принадлежавшего родителям девушки, а ныне подвергнутом экспроприации. Родители сбежали в Крым, а сама же Ксения почему-то не торопилась, раздумывала… или просто присматривала себе подходящую партию? Несколько инфантильная, хотя и «рафинире», девушка потихоньку продавала драгоценности, подаренные ей родителями, благо имелся знакомый ювелир. На то и жила. К ней уже наведалась жилищная комиссия, обещали уплотнить, но вот как-то пока не доходили руки.

А тут — нате вам! — родственники-погорельцы. Ну, хотя бы еще пару комнат можно был отспорить!

Часть имущества Веры Николаевны еще до войны было конвертировано во французские ценные бумаги, которые хранились в одном из Парижских банков. Так что Ростовцевы планировали уехать — а, лучше сказать, сбежать! — уже в самое ближайшее время.

Все это Ивану Палычу поведал Юра. Доктор случайно встретил мальчишку на толкучке. Юра продавал грампластинки с записями Шаляпина и Морфесси, и при виде старого знакомого покраснел и даже попытался сделать вид, что не узнал или не заметил доктора.

Да тот уже и сам окликнул:

— Юра! Сморю — ты, не ты?

— Вот… кузина попросила продать… Точнее, обменять на что-нибудь съестное.

— Понятно… Молодец — помогаешь! Ну? Как мама? Как вы, где? А впрочем, что мы здесь-то? На углу, кажется, еще работает кафе… На две чашки желудевого кофе у меня хватит!

— У меня тоже хватит! — рассмеялся подросток. — Давайте, Иван Палыч, лучше я вас угощу.

— Ты? Что ж, изволь… Надеюсь, можешь себе позволить?

Они уселись в кафе-шантане на углу Первой Пролетарской (бывшей Первой Дворянской) и Тополиной. Официант — здесь еще имелись официанты! — принес кофе и мороженое в небольших вазочках тонкого цветного стекла.

— Вот, граждане, извольте-с.

Здесь, в кафе, Юра и поведал доктору почти обо всех делах семьи. В том числе — о финансовых.

— Так что мы скоро уедем, Иван Павлович, — как-то грустно поведал Юра. — Скорее всего, во Францию, в Париж… Как жаль, что нет весточки от братьев! Мама извелась вся — где они, как? А от отца была! Представляете, незадолго до пожара к нам приезжал специальный представитель банка! «Сосьете Женераль», где наши векселя… оказывается, мы у них привилегированные вкладчики! И он передал весть от отца. Он во Франции, в военном госпитале в Фонтенбло… Написать не может — ранен в руку, просто кое-что продиктовал. О, как же мы были рады! А потом сказал, что в связи с переворотом возникли какие-то трудности… что-то там большевики не подписали, и вот, маме пришлось пописать доверенность…

— Доверенность? — доктор удивленно вскинул брови. — Надеюсь, представитель банка не предложил вам перевести деньги на безопасный счет?

— Нет, не на счет! В другую ячейку. Срок аренды старой уже закончился, и могли быть неприятности, — развел руками мальчик. — Я говорю с маминых слов.

— Так-так… — Иван Палыч задумчиво потер переносицу. — А как выглядел этот самый преставитель?

— Ну-у, такой, интеллигентный, в очках… Да, с бородою! Холеная такая, длинная… Как у князя Львова!

Интеллигентный, в очках… Борода… Ну, бороду можно приклеить… Рябинин всегда тяготел к театру! Вот ведь аферист! И тут уже успел. Чутье у него на деньги что ли? Впрочем, не в чутье дело. Работал тут Рябинин не долго, но успел узнать о каждом — через детей в школе, через их родителей и знакомых, — много чего. Вот и приметил всех, кого нужно.

Что ж, скорее всего, Ростовцевы денег своих больше не увидят. Ни в Париже,