Немезида ночного ангела - Брент Уикс

неважно. Тех, кого продают для работы в поле или в шахтах, стараются отправить подальше отсюда, чтобы им было труднее сбежать. Мальчиков и женщин, которым не повезло, после обработки шлют в другие прибрежные города. Если пойдете в городе по шлюхам – а я раньше у них бывал… – Он снова сплюнул и скривился от какого-то воспоминания. – Просто помните: что бы они ни говорили, уйти оттуда они не могут и свободы у них никакой нет. А из тех денег, что вы заплатите, им достанутся лишь крохи.

Я негромко выругался, и торговец встал прямее.

– Ваш друг и правда туда поехал? – спросил он.

Мое лицо ответило за меня.

– Тогда скачите скорее. Я сам закончу. Ему теперь каждая минута дорога, каждая. Ну же, торопитесь. Если когда-нибудь вновь пересечетесь с Марием Нэгглом, то помните, что за вами должок. Если спасете вашего друга, конечно. А если нет – притворимся, что мы незнакомы.

Марий сказал мне, как проехать к старому трактиру, и посоветовал, где мне лучше съехать с дороги, чтобы обойти караульных работорговцев.

Это было два дня назад.

Там, где я вырос, если незнакомец помогает вам и говорит, что вы должны куда-то срочно спешить, дабы избежать какой-нибудь катастрофы, то скорее всего он отправляет вас прямиком в засаду. Я и сам, будучи мальцом, устраивал такие подставы. «О, мистер, – говорил я человеку, который видел перед собой безобидного замызганного семилетнего паренька, – не ходите по этой дороге! Бандиты устроили на ней засаду. Они злые и мне не нравятся. Вы их обойдете, если пойдете сюда…» – И я указывал на узкий переулок, где моя шайка в самом деле ждала в засаде.

Однако не доверять всем невозможно. Подъехав к месту, где торговец посоветовал мне съехать с дороги, я внимательно осмотрелся. Для засады место подходило плохо, поэтому я последовал совету Нэггла.

И никакой засады там не оказалось. Получается, есть еще в мире добрые люди. Пусть их и немного. В каждом из нас живет тьма, в каждом без исключения, но некоторые – совсем немногие – отворачиваются от своей тьмы.

Раньше я считал себя таким же. Чувствовал свое моральное превосходство над худшими отбросами человечества. Наверное, тогда у меня просто лучше получалось лгать самому себе.

Когда я наконец замечаю впереди старый трактир, начинает накрапывать странный дождь, теплый по сравнению с ночным воздухом. Он мгновенно превращается в туман.

Впереди что-то горит – что-то слишком яркое, не похожее на окна крестьянского дома, которые я рассчитывал увидеть.

Вполне возможно, что я свернул куда-то не туда – все-таки в лесу я ориентируюсь плохо, – однако останавливаться не собираюсь. Уже совсем темно, и я не смею пускать лошадей галопом. Иногда мне приходится рисковать их жизнями, но я же не сумасшедший.

Сквозь ветви и густые заросли подлеска я замечаю проблески пламени. Оно чересчур большое; это явно не очаг, виднеющийся в окне дома. Либо снаружи распалили большой костер, чтобы прогнать холод, либо…

Несмотря на дождь и туман, съедающий звуки, я слышу впереди крики и сразу же узнаю эту музыку. Грубые голоса, требования, жестокий смех, от которого у меня всегда сами собой стискиваются зубы.

Я соскальзываю с седла, даю себе время подумать, а тем временем привязываю лошадей и несколько долгих, мучительных мгновений проверяю, что надежно затянул узлы. Это как раз та ситуация, в которой тот, кто считает себя героем, скорее всего погибнет. Когда важна каждая секунда, легко поддаться порыву и броситься в гущу событий, даже не разобравшись, во что ты вообще ввязываешься.

Я скидываю плащ. Черный ка'кари покрывает мою кожу и одежду, и я бегу по лесу, касаясь земли лишь носками ног – так, как это делают бегуны на длинные дистанции и бесшумные воры-домушники. Дождь и ветер скроют шум моих шагов, но я на всякий случай перебегаю от дерева к дереву, прячусь за ними. Вдруг рядом окажется маг, который заметит меня даже невидимым – а маги всегда появляются в самый неудачный момент.

В пятидесяти шагах, за густыми, раскидистыми силуэтами деревьев и за пеленой тумана, подсвеченного оранжевым огнем, я вижу горящий… сарай? Или, наверное, мастерскую?

Это не обнадеживает.

Снаружи я вижу четырех человек, освещенных пламенем пожара. Две жертвы, стоящие на коленях, и два разбойника, если я ничего не перепутал. Разбойники – бестолочи, причем оба; встали слишком близко к жертвам и друг к другу, стойки неуклюжие, глаза от яркого света они не заслоняют и потому не видят, что происходит в темноте. Один наставил арбалет на жертв – на мужчину и женщину, – однако его движения дерганые, нервные, прицел ходит ходуном, а палец лежит на спусковой планке. За его пояс заткнут большой нож. Второй разбойник расслаблен и, наверное, пьян, его движения широкие и тяжелые, в одной руке он держит короткий меч, а в другой мясницкий нож. В стороне лежит посох, но он довольно далеко и не поможет ему.

Еще он гогочет – по-идиотски, с издевкой. Этот смех одинаков у всех, какому бы народу и вероисповеданию ни принадлежал человек. На всех языках он означает одно и то же. Он означает: «Я крушу и ломаю твое имущество, а ты не можешь меня остановить». Он означает: «Я – отброс человечества».

А сегодня он еще означает: «Я скоро умру».

Я не бросаюсь вперед – остерегаюсь возможной ловушки.

И еще хочу убедиться, что те, кого я собираюсь убить, этого заслуживают.

Обычно, если передо мной оказываются люди, уже наполовину провалившиеся в ад, я не премину вскарабкаться по их спинам и пройтись по головам, чтобы самому попасть туда попозже, но отправить праведную душу в райские кущи означает самому глубже погрязнуть в болоте греха.

В рай я, конечно, не верю, зато знаю, каково это – убить человека, который пришелся бы там к месту. Ощущения так себе.

Бесшумно подкрадываясь к налетчикам, я смотрю в сторону дома. Сколько там еще может быть разбойников? Я оглядываюсь по сторонам, всматриваюсь в чащу леса. Оборачиваюсь.

– …Уговор, – говорит тот, что с арбалетом, обращаясь к мужчине, который стоит на коленях.

– Вовсе нет! Она остановилась на несколько дней! Я собирался подать вам знак утром! Пожалуйста, простите. Я отдам вам все, что захотите, – отвечает старик. – Только не трогайте…

Я не слышу, кого он просит не трогать, но и гадать долго не приходится – он пытается встать между женщиной и арбалетчиком.

Когда разбойник начинает орать на старика, я кое-что замечаю.

Арбалетчик – еще мальчишка. Лет тринадцати, может быть, четырнадцати.

– Быстро