Железный Ворон - Ярослав Мечников

Я стоял, как скала. Дышал ровно. Сердце билось спокойно. Маска держалась.

Наконец, ректор Разумовский сделал шаг вперёд.

— Волею Великих Родов и с благословения Империи, мы собрались здесь, дабы положить конец вековой вражде и соединить узами помолвки два древних древа: род Воронцовых и род Голицыных!

Его голос гулко разносился по залу.

Князь Дмитрий Воронцов шагнул вперёд.

— Род Воронцовых протягивает руку мира.

Князь Павел Голицын тоже шагнул вперёд.

— Род Голицыных принимает её.

Это был фарс. Холодный, выверенный спектакль.

Слуга внёс поднос, на котором стояли два серебряных кубка с тёмно-красным вином.

Настал мой черёд. Я должен был взять кубок и подойти к ней.

Я медленно, плавно, взял один из кубков. Повернулся и пошёл к ней. Каждый шаг отдавался в гулкой тишине. Я остановился в метре от неё.

Она смотрела мне прямо в глаза. Её серые, как зимнее небо, глаза пытались заглянуть мне в душу.

Я шёл к ней, и в голове билась только одна мысль: выбора нет. Смерть или это.

Я остановился перед ней, держа в руке серебряный кубок. Она смотрела на меня, и её холодный, серый взгляд был как ледяной бурав. Она сканировала меня, искала слабость.

И тут… я почувствовал это.

Это не было мыслью. Не было игрой воображения. Моё новое чувство, мой дар «видеть» структуру энергии, вдруг переключился. Я в прошлый раз я направлял его вовне — на камень, на плетения. А теперь я, сам не зная как, направил его… на неё.

И я увидел. Не глазами. Я увидел её.

За безупречной ледяной маской, за идеальной осанкой, за холодным, оценивающим взглядом… я увидел её эфирное поле. Оно не было спокойным и гладким. Оно было… как туго сжатая пружина. Как лёд, который вот-вот треснет под неимоверным давлением. Внутри неё бушевала метель из страха, одиночества и отчаяния. Она была не Снежной Королевой. Она была узницей в ледяной тюрьме, которую сама же и построила, чтобы выжить.

И в этот момент я понял её слова, которые услышал от портрета. «Разочарование». Она разочаровалась не во мне. Она разочаровалась в том, что я оказался таким же, как все. Ещё одной деталью в механизме её судьбы, ещё одним прутом в её клетке.

Это понимание длилось долю секунды, но оно изменило всё.

Я смотрел на неё, видя не ледяную принцессу, а затравленную девочку, и всё изменилось. Страх ушёл. Расчёт ушёл. Осталось только… понимание. И какая-то безумная, хулиганская нежность.

Странная, кривая, абсолютно неуместная улыбка сама собой полезла на моё лицо. Она была такой сильной, такой искренней, что «Маска Покоя» затрещала и слетела с меня, как ненужная шелуха. Я чувствовал это.

Я шагнул ещё на полшага ближе, нарушая ритуальную дистанцию, и протянул ей кубок.

И в тот момент, когда она уже собиралась его взять, прямо на глазах у двух Великих Родов и ректора Академии… я ей подмигнул.

Просто. Нагло. Абсолютно по-свойски.

А внутри я чувствовал не страх, не азарт, а что-то новое. Свободу. Простоту. И кристальную, звенящую ясность. Я перестал играть. Я был собой — Петей Сальниковым в теле князя Воронцова, который только что залез в душу Снежной Королеве и вместо того, чтобы испугаться, решил над ней подшутить.

Я увидел это. На долю секунды.

Её безупречная маска треснула. Зрачки её серых глаз на мгновение расширились от шока. Её эфирное поле, та самая сжатая пружина, на миг потеряло контроль и всколыхнулось волной чистого, незамутнённого изумления. Она увидела не то, что ожидала. Она увидела не очередного аристократа, не врага, не пешку. Она увидела… меня.

Её рука, тянувшаяся к кубку, дрогнула.

Отцы, стоявшие позади, ничего не заметили. Ректор чуть нахмурился, почувствовав изменение в моём поле. Родион Голицын скрипнул зубами, приняв мою улыбку за насмешку.

Но она — поняла.

Она взяла кубок. Её пальцы были ледяными, но они не дрожали. Она поднесла его к губам и сделала маленький, ритуальный глоток, не отрывая от меня своих поражённых, вопрошающих глаз.

Затем она взяла свой кубок и протянула его мне.

Теперь была моя очередь. Кубок в её руках. Напиток, который мог быть ядом. Взгляд, полный невысказанных вопросов.

Я взял у неё кубок. Холодный металл обжёг пальцы. В моей голове не было ни одной мысли. Ни страха, ни планов, ни злости. Только абсолютная, звенящая ясность. Я был здесь и сейчас.

Я снова посмотрел на Анастасию и кивнул ей, ещё раз улыбнувшись своей новой, свободной улыбкой.

А затем, прежде чем выпить, я сделал то, чего не было ни в одном протоколе.

Я медленно повернулся к «гостям» этой церемонии. Сначала мой взгляд нашёл ректора Разумовского. Я посмотрел ему в глаза и кивнул, чуть приподняв кубок, словно говоря: «Я знаю правила вашей игры. И я буду играть».

Затем я повернулся к Голицыным. Я встретился взглядом с горящими ненавистью глазами Родиона и холодной яростью его отца. Я кивнул и им. Без вызова, без насмешки. Просто признавая их присутствие.

И наконец, я повернулся к нему. К своему «отцу», князю Дмитрию Воронцову. Я посмотрел в его холодные, расчётливые глаза. И улыбнулся ему. Абсолютно искренне, без капли злости или страха. Я кивнул ему, как равному, и снова чуть приподнял кубок, словно произнося беззвучный тост: «За твою игру. За твою ставку. Посмотрим, кто выиграет».

И после этого, не отводя от него взгляда, я поднёс кубок к губам.

И выпил.

Вино было терпким, с привкусом ягод и… чего-то ещё. Металлического. Я сделал положенный глоток и опустил кубок.

Всё. Ритуал был завершён.

Я стоял в центре зала, и тишина была оглушительной. Мой поступок, моё обращение ко всем присутствующим, сломал весь ритуал. Я превратил его из формальности в личное заявление.

Князь Дмитрий Воронцов смотрел на меня, и впервые на его лице отразилось нечто, кроме холодного расчёта. Это было… недоумение. Он не понимал. Он не понимал, что произошло с его «слабым» сыном.

Анастасия Голицына стояла, опустив глаза, но я чувствовал её смятение. Я дал ей не то, чего она ждала. Я дал ей загадку.

Ректор Разумовский смотрел на меня с глубокой, задумчивой проницательностью. Он, кажется, начинал что-то понимать.

Я вернул пустой кубок слуге.

— Помолвка состоялась! — объявил ректор, нарушая тишину. Его голос был громким, но в нём слышались новые нотки. — Да будет этот союз крепким и во славу Империи!

Спектакль был окончен. Но настоящая игра только что началась.

Формальности после церемонии были короткими и холодными.