Страж Ордена 2 - Никита Васильевич Семин

жизни за скрытыми портьерами. В широко открытые по случаю летней жары окна врывался свежий ветер с Финского залива. На лазурной морской глади, прямо напротив окна, виднелась стоявшая на якоре императорская яхта.

Мы с Николаем Павловичем остановились на положенном расстоянии.

Великий князь, стоявший рядом со мной, сделал шаг вперед.

— Государь, — сказал он. — Работа над прибором, о котором докладывал инженер Молниев, близится к завершению.

— Вы привезли его? — спросил Александр, с рассеянным видом рассматривая нас в лорнет.

— Да, Государь! — склонив голову, подтвердил Николай.

— Принесите его сюда! — коротко приказал император.

Николай кивнул своему адъютанту, и тот почти бегом выскользнул из зала. Я понял, что начинается нечто, к чему я не был готов.

Через десять минут в зал внесли мой прототип. Громоздкий, опутанный проводами ящик с медной пластиной, на которой тускло поблескивали тончайшие спирали. А следом за ним, в сопровождении двух гвардейцев, ввели князя Голицына. Он был бледен, но держался с вызывающей прямотой.

— Инженер, — обратился ко мне Император, — ваш прибор готов к демонстрации?

— Так точно, Ваше Величество. Но он еще требует калибровки и…

— Прекрасно, — прервал он меня. — Мы и проведем его первую калибровку. Здесь и сейчас. На вас.

Я бросил на него быстрый, удивленный взгляд. Похоже, демонстративное бегство отца Иоанна из зала суда Святейшего Синода коснулось и меня. Я ведь помню, как в прошлую нашу встречу император сравнивал нас и сказал, что мы очень похоже. И сейчас, судя по всему, ожидается уже проверка моей лояльности. Которую в отличие от Иоанна я просто обязан пройти. Иначе без помощи со стороны государства и императора мне с фанатиком не совладать. Нет, я мог его просто убить. В последнюю нашу встречу я ощущал уровень его силы. Даже несмотря на поддержку Лорда Света сам отец Иоанн не представлял для меня угрозы. В физическом плане. Но мне-то было нужно иное! Показать, что Иоанн — лишь оболочка, а не истинный враг. Чтобы даже после смерти священника Лорды Света не смогли найти себе новую, столь же эффективную марионетку.

— Наденьте на господина Молниева датчики, — приказал он.

Двое ассистентов из Комитета, вошедшие вместе с прибором, подошли ко мне и закрепили на моих висках и запястьях холодные медные пластины. Я молча терпел. Не время и не место показывать свой гонор.

Прибор включили. Две базовые спирали, отвечавшие за естественный фон, загорелись ровным, спокойным светом.

— Как видите, Ваше Величество, — начал я, пытаясь взять ситуацию под контроль, — прибор показывает норму. Никакого внешнего…

— Я вижу, — снова прервал меня Император. — А теперь давайте убедимся, что он вообще работает. Князь, — обратился он к Голицыну.

Взгляд Голицына встретился с моим. И я увидел в нем плохо скрываемое, хищное торжество. Это был его шанс. Его реванш.

— Князь, — повторил Император. — Возьмите под контроль господина инженера. А вы, Молниев — не сопротивляйтесь!

Я почувствовал это. Ледяное, почти невесомое прикосновение к моему разуму. Голицын не стал церемониться. Он ударил со всей своей ненавистью.

Мое тело дернулось. Я еле удержал свой рефлекс в узде, чтобы не скинуть атаку Голицына, как делал это раньше. Моя рука, не подчиняясь моему разуму, медленно, неестественно поднялась.

— Заставьте его станцевать, князь, — со скучающим видом произнес Император. — Что-нибудь веселое. Мазурку, например.

Голицын мстительно ухмыльнулся.

— Ну что вы, Ваше Величество! Господину Молниеву более подойдет что-то народное, например — «Комаринский».

Император не стал возражать, только подтверждая мой вывод — меня проверяли на смирение и подчинение. Наверняка они в курсе, что я легко могу скинуть контроль Голицына, и сейчас идет проверка не только работы прибора, но и моей лояльности трону. А князь в меру своей мстительности и недалекого ума лишь решил воспользоваться этой возможностью, чтобы мелко отомстить.

Мое тело, против моей воли, согнулось в дурацком, ухарском полупоклоне. Одна нога, неуклюже подпрыгивая, пошла вприсядку. Руки сами собой взметнулись вверх, одна уперлась в бок, другая начала выписывать в воздухе нелепые кренделя, ноги вдруг начали выписывать нелепые па. Я танцевал, как уродливая, сломанная марионетка. Голицын, ухмыляясь во весь рот, даже начал отбивать ладонями ритм.

Он действительно заставил меня плясать «Комаринского»! Это был самый унизительный, самый площадной, самый «мужицкий» танец, какой только можно было вообразить. Танец пьяных ямщиков и трактирных завсегдатаев.

Я чувствовал, как мое тело дергается в диком, разнузданном ритме. Притопывания. Ковырялочка. Присядка, от которой трещали колени. И все это — в гробовой тишине Тронного зала, под холодным, изучающим взглядом Императора. Моя воля бешено металась внутри этого кукольного тела, как зверь в клетке, борясь в первую очередь сама с собой. Гордость твердила, что пора прекратить этот фарс, а разум шептал, что тогда все мои старания канут в лету и придется начинать все с начала. А Иоанн как никогда близок!

Гад Голицын не просто заставлял меня выписывать коленца, нет! Заставляя мое тело плясать вприсядку, он низводил меня до самого унизительного положения — скомороха, мужика, грязи под его аристократическими сапогами. Каждый жест был пощечиной моему новому статусу и достоинству.

Отбивая коленца этого простонародного танца, краем глаза я ухитрился посмотреть на прибор. Он работал. Одна из тончайших, калибровочных спиралек загорелась тревожным, красным огоньком — таким образом устройство фиксировало вмешательство.

— Достаточно, — вдруг произнес Император. — Не увлекаетесь князь, и не забывайте — перед вами равный вам по статусу, — нахмурил брови самодержец, еще раз подтвердив мою теорию о проверке. — А теперь, инженер, главный вопрос. Вы можете это сбросить?

Могу ли я? О. да! Вся моя накопленная ярость, все унижение выплеснулись в одном, сокрушительном ментальном ударе, направленном не вовне, а внутрь, на чужие нити, опутавшие мои нервы.

Я почувствовал, как они лопаются, сгорают. Контроль вернулся ко мне так же резко, как и был потерян. Я замер посреди зала, тяжело дыша.

Голицын отшатнулся, прижимая руки к вискам. Мой контрудар дошел и до него.

— Ваше Величество… — прохрипел я, глядя на прибор. — Смотрите.

Все посмотрели на пластину. И я увидел то, чего не ожидал. В момент моей атаки, моего «освобождения», загорелась не только красная спиралька контроля. Рядом с ней вспыхнула еще одна, самая мощная, которую я установил для фиксации критических перегрузок. Затем обе они погасли — я освободился от контроля Голицына и ментальный нейрофон в помещении выровнялся.

— Любопытно, —