Судьба Одина - Скотт Оден

Балегир тоже услышал его. Он обернулся, и на его лице отразилось недоверие.

Там, поднявшись на ноги, стоял Гримнир — с покрасневшим глазом и целой рукой; забрызганный кровью, как древний драуг, существо из кургана или могильного холма, чья жестокость, жадность и жажда крови при жизни придали ему силу после смерти. Сквозь растрепанную завесу волос Гиф увидел, как губы Гримнира скривились в злобном оскале; похожие на когти пальцы сжали рукоять Могронда.

— Яйца Имира! — взорвался Балегир, его рука потянулась к ножу на поясе. — Ты не можешь…

Гримнир, однако, двигался быстрее.

Булава с волчьей головой взметнулась вверх и опустилась вниз. С глухим хрустом кости она попала в левое бедро Балегира. Лорд Красного Глаза взвыл, когда удар сбил его с ног, почти закрутив вокруг головы булавы. Гримнир рывком освободил Могронд; Балегир рухнул, его левый бок уже не мог поддерживать тяжелое тело. Он вцепился в сапог Гримнира, изрыгая проклятия. С железных шипов Могронда текли струйки крови, когда Гримнир снова поднял булаву.

Он на удар сердца задержал ее в воздухе. В единственном глазу Гримнира не было ни капли жалости, как и в глазах тех, кто смотрел на него. Некоторые все еще выражали недоверие, как будто быстрое возвращение Гримнира к неживой жизни, которую они все разделяли, было какой-то хитрой уловкой; другие наблюдали со смесью ужаса и благоговения. Все демонстрировали нетерпение, а также жажду пролитой крови. Слабые восприняли это как изменение статус-кво. Сильные увидели в этом угрозу своему существованию. Тем не менее, ни одна душа не попыталась вмешаться.

Все это Гримнир заметил за долю секунды, пока Могронд оставался высоко. Затем, с решительным видом, он опустил булаву. Проклятия Балегира закончились глухим стуком железа о плоть. Швы между пластинами его черепа разошлись от удара, и голова лопнула, как спелый фрукт, расплескав по полу мозги и зубы вместе с петушьим хвостом пролитой крови. Гримнир снова ударил его. И снова. Каждый удар превращал плоть в кашу, раскалывал кости и забрызгивал кровью троны королей Ульфсстадира. После полудюжины таких ударов Гримнир отшвырнул Могронд в сторону.

Его тело стало жестким, мускулы напряглись, словно стальные тросы, прикрепленные к костяному каркасу. Он запрокинул голову и взревел, его рев устремился к задымленным стропилам, к небесам за ними — нечленораздельный крик ярости и разочарования. Он стоял там, пока эхо не затихло вдали; его грудь поднималась и опускалась, и с каждым тяжелым вздохом жажда убийства ослабевала. В алом блеске его единственного глаза Гиф снова увидел ту странную напряженность, которую он заметил, когда они покинули рощу — и оставили Гримнира наедине с этим жирным скрагом.

— Кто-нибудь из вас, уроды, схватите этот мешок с гноем за ноги! — прорычал он. Внезапным жестом он обвел останки плоти, которые были его братьями. — Нар! Вы все, поднимайтесь и тащите их всех! Мы отнесем их к кромке воды и скормим рыбам, а? Дадим этим чертовым сьйоветтирам шанс хорошо поесть сегодня вечером.

Горстка скрелингов рванулась вперед, горя желанием исполнить его приказ, но резкий голос их остановил.

— Остановись! — Кьялланди шагнул вперед, пересекая кровавый промежуток, и встал лицом к лицу с Гримниром. Его бледное лицо было суровым и непреклонным, в глазах светилась тысячелетняя мудрость, закаленная знанием темных деяний, совершенных светом Девяти Миров. — Настоящая смерть уготована предателям, ты, скотина, а не всякой крысе, которая тебе досаждает. Оставь их в покое.

Гримнир поднял взгляд.

— Что ж, прошу прощения и все такое, но не думаю, что я это сделаю. Слишком многое поставлено на карту, чтобы позволить этим идиотам слоняться без дела, планируя свои маленькие акты мести против меня. Особенно этому. — Он нанес трупу Балегира жестокий удар ногой. — Я доказательство того, что наверху что-то не так. Что мы по уши в этом увязли, и что ни один из нас, будь он трижды проклят, не знает, что, во имя Имира, происходит! Так что, нет, я не думаю, что остановлюсь. Пожалуй, я оттащу этих косолапых нищих к воде и позволю сьйоветтирам поступить с ними по-своему. А вы, крысы, будьте осторожны! Если кто-то из вас не согласен с этим решением, значит, он часть проблемы!

— Слушаю тебя, великий и могучий, — сказал Гиф, подходя и становясь рядом с отцом. Он засунул большие пальцы рук за оружейный пояс. — Ты сделаешь это и не сделаешь того, а? Нам лучше последовать твоему примеру, или?.. — Гиф усмехнулся. — Ты говоришь, как один из чертовых певцов гимнов!

— А ты говоришь так, словно размяк, старый пьяница! Разве не ты учил меня никогда не оставлять врага в живых? Разве не ты сказал, что сегодняшний акт милосердия означает нож в глотку завтра? — Гримнир развел руками, словно доказывая свою точку зрения.

— Эти? — ответил Гиф, указывая пальцем на распростертые трупы. — Это не твои враги. Никто из нас здесь тебе не враг.

— Это просто куча дерьма, и ты это знаешь! Нар! В тот момент, когда они возвратятся к жизни, эти подонки и сукины дети не успокоятся, пока не отомстят, будь все проклято! Ты сам это сказал. — Гримнир кивнул Кьялланди. — Убивать — в нашей природе, это то, для чего мы были рождены, цель, данная нам Спутанным Богом. Мы убиваем за малейший намек или за величайшее оскорбление, помнишь?

Однако прежде, чем Кьялланди успел ответить, низкий и невеселый смешок заставил их обернуться. Они повернулись к Скрикье, и презрение, прозвучавшее в ее голосе, пронзило каждого так же глубоко, как стрелы врага. «Смотрите, сыны Волка! Видишь их, Скади? Видишь, как они лают и скалят зубы? Это потому, что они забыли». Королева махнула рукой, и кордон любопытных скрелингов расступился, позволяя ей пройти. Скади последовала за ней по пятам.

Гримнир выпрямился, воинственно выпятив острый подбородок.

— Забыли? Что мы забыли?

— Вы забыли, что все здесь — каждая доска и чашка, ветка и ствол, холм и впадина; каждая питающаяся на дне личинка и цепкий червяк; каждый каунар, скрелинг и скраг, который называет Настронд своим домом, чистокровный или незаконнорожденный, принц или нищий… все это и все мы принадлежим Спутанному Богу. И даже ты не смеешь ставить себя выше Отца Локи. — Она протиснулась мимо Гримнира и взошла на возвышение. Обернувшись, она окинула толпу взглядом, таким же холодным, жестким и ярким, как застывший солнечный свет. — Сделайте шаг вперед, если вы оспариваете мое право править вместо моего жалкого мужа! Сделайте шаг вперед, если считаете, что вам больше подходит место на троне Красного Глаза! — Никто из них не двинулся с места; даже самые