Судьба Одина - Скотт Оден

— Тогда я прошу у тебя прощения, великий Балегир. Дай мне шанс вернуть твое расположение. Позволь мне загладить свою вину за то, что я так плохо проявил себя в заливе Гьёлль и в других местах.

— Держать язык за зубами и делать то, что тебе говорят воины получше, — это хорошее начало.

— Получше? — Гримнир перевел взгляд с отца на братьев. — Ты имеешь в виду этот сброд, сборище идиотов, ухмыляющихся дураков и услужливых сыновей шлюх? И это те, кого ты называешь лучшими? — Гримнир фыркнул. — Ты хочешь сказать, что я должен просто не высовываться и заслужить право быть услышанным, да?

— Теперь, — ответил Балегир, — ты начинаешь понимать.

— Ты чужак! — сплюнул Сеграр.

— Ага, — сказал Хрунгнир, поднимаясь на ноги. — Ты не проливал кровь вместе с нами, ты, червяк!

— Не проливал кровь вместе с вами? Это и есть цена? Облизать твои сапоги и пролить немного крови? — Гримнир положил шлем на стол рядом с собой. Он наклонился вперед, потирая руки, как скряга, желающий поторговаться из-за мелочи. — Нар! Какой ценой можно избежать всего этого?

Вопрос застал братьев врасплох. Они переглянулись, не зная, что ответить.

— Какую цену? — Гримнир развел руками, жестом охватывая всех двадцать два своих брата, а также их отца. — Какую цену я должен заплатить, чтобы перейти в начало линии, а? Где мой голос для тебя будет дороже всего, что может сказать это сборище заикающихся недоумков?

Рука Балегира крепче сжала рукоять Могронда:

— Ты испытываешь меня, коротышка?

— Это не испытание, милорд, — ответил Гримнир. — Выбери одного из этих уродов. Выбери того, кем ты дорожишь больше всего, чей совет ты ценишь превыше советов всех остальных. Назови его! И я положу его проклятую голову тебе на колени!

Среди братьев поднялся шум. Все они хотели быть избранными; все хотели быть теми, кто усмирит своего младшего выскочку-брата. Хрунгнир и Сеграр в порыве страсти толкали друг друга локтями. Костлявый Нэф, который был старше всех, поднялся на ноги и искал свой топор. Сальфанги, Евнух, пожертвовавший своими драгоценностями ради мудрости, рычал и плевался; даже безъязыкий Фрэг, который был начальником скрагов Ульфсстадира, кряхтел и потрясал копьем.

Балегир оглядел свою коллекцию сыновей, прежде чем снова перевести взгляд на Гримнира. Он наклонился вперед, всем весом опираясь на рукоять Могронда.

— Ты, жалкий маленький дурак, — сказал он, и его кривая усмешка сочилась злобой. — Я дорожу ими всеми.

10 ВОЛК СРЕДИ СОБАК

Балегир Глаз откинулся на спинку своего трона.

Он искоса взглянул на своих сыновей и бастардов, и его взгляд пылал гневом.

— Кто-нибудь из вас, уроды, — сказал он, кивая на Гримнира, — принесите мне голову этого коротышки!

И с ревом, от которого зазвенели балки крыши, Сеграр бросился вперед, чтобы выполнить приказ отца. Он был похож на мастифа, спущенного с цепи. Его лицо, изуродованное толстым шрамом и обнажившимися зубами, исказилось в гримасе ненависти, когда он отшвырнул своих братьев в сторону, желая первым покончить с выскочкой. Его меч со скрежетом вылетел из ножен.

Гримнир, со своей стороны, не отшатнулся от этого неуклюжего великана. Зарычав, он схватил трехрогий шлем и прыгнул навстречу Сеграру. Гримнир взмахнул шлемом, как дубинкой. Рука, которая управляла им, представляла собой кусок скрученного железа; ее мускулы были сплетены из стальной проволоки и подпитывались чистой злобой. Контакт, хруст костей. Мгновение неуверенности сменилось тошнотворным звуком, словно дыня упала с подоконника. Затем Гримнир отскочил в сторону, невредимый, в то время как Сеграр пошатнулся и упал, его череп был проломлен ударом стали о кость.

— Фо! — сказал Гримнир, посмотрев на помятый и заляпанный кровью шлем, прежде чем отбросить его в сторону. — Это был лучший из вас?

Балегир усмехнулся, хотя в его горящих красных глазах не было и следа веселья.

— Это был всего лишь хлеб. А теперь мясо. Парни? Забирайте его!

По всему залу прокатился гул грубых голосов; из сотен глоток донеслись одобрительные возгласы и проклятия, проклятия вперемешку со взрывами мрачного веселья. Ставки стремительно росли, и скрелинги Глаза сделали ставки на кровь Балегира, в то время как скрелинги Оленьего Черепа поставили свои монеты на кровавые руки Гримнира.

Как только затихло эхо этого кровавого крика, оставшиеся в живых братья Гримнира — чистокровные, полукровки и бастарды, все двадцать один — выскочили из-за стола, отшвырнув скамьи в сторону. Они бросились вслед за злополучным Сеграром, улюлюкая и лая, как стая нетерпеливых собак. На этот раз Гримнир отступил. Его глаза сузились, один — мертвая кость, другой — тлеющий уголек ненависти; он окинул взглядом их неровную линию. Большинство из них были одеты в элементы доспехов: гамбезон там, хауберк здесь. Ни у кого из них не было щитов, а вооружались они тем, что было у них под рукой, — клинками, топорами и одиноким копьем в руках любимого скрага Балегира, Фрэга, которому давным-давно вырвали язык с корнем. Да, действительно, сброд. Двадцать один потенциальный победитель, и именно такой тактики они придерживались, когда бросились к нему — каждый сам за себя. Гримнир полагал, что встреча с ордой спотыкающихся идиотов, а не с отрядом бойцов, склонит чашу весов в его пользу.

Он отступил еще дальше, оказавшись между длинным столом с тяжелыми скамьями и пустым троном Кьялланди. Гримнир принял боевую стойку, балансируя на носках, его правая рука покоилась на резной рукояти Хата, как раз когда первая группа братьев приблизилась к нему. Впереди шел старый Нэф — худой, с тонкими, как веретено, ногами, в его гладкие волосы были вплетены кусочки кости с выгравированными рунами и древнего янтаря из ветвей могучего Иггдрасиля; старый Нэф, погибший от ножа Балегира, который принес его в жертву Имиру на окутанном облаками гребне Оркхауга. Даже в смерти у Нэфа на шее остался багровый шрам, напоминающий о его самопожертвовании. Его голос был подобен скрежету гравия по железу.

— Устал бегать, маленький дурак? — прохрипел Нэф, отводя свой бородовидный топор. — Хорошо! А теперь стой на месте и дай мне отрубить тебе голову!

Гримнир, однако, не стал ему помогать. Быстро двигаясь, он сблизился с Нэфом и свободной рукой перехватил рукоять опускающегося топора. Они столкнулись грудь в грудь, их лица были в нескольких дюймах друг от друга, пожелтевшие зубы обнажились в злобном оскале. Во время этой короткой схватки Гримнир провел острием Хата поперек туловища и вонзил его в левую часть живота Нэфа. Тот издал хриплый рев и плюнул в глаз своему младшему брату. В ответ