Судьба Одина - Скотт Оден

Гримнир провел клинок вправо, вспоров Нэфу брюхо, быстро и красиво. Окутанные запахом крови и потрохов, скользкие веревки кишок вывалились из этого рваного разреза и свернулись у их ног. Резким движением Гримнир вырвал из рук Нефа топор с длинной рукоятью и ударил его плашмя по голове, отбросив к возвышению.

К тому времени остальные уже были рядом.

Их лица были знакомы, но Гримнир не мог вспомнить их имен. Да ему и не хотелось. Для него они были просто псами Ульфсстадира, тощими гончими, которые дрались из-за объедков своего хозяина… А он был волком среди них. И он не сидел сложа руки и не ждал, когда их станет больше. Нет, с рычанием и воем Гримнир вступил с ними в бой.

Топор Нэфа был слишком длинным для такой работы, поэтому он вонзил его в череп первой тявкающей дворняжки, которая выскочила из стаи, и оставил его там. Острие ножа попробовало звенья турецкой кольчуги Гримнира, лезвие ударило в живот и отскочило; еще одно лезвие скользнуло по его закованному в броню плечу. В ответ Хат спел кровавую песнь, погребальную песнь о резне, сопровождаемую хором булькающих криков и сдавленных проклятий. Плоть и мускулы разошлись под его концом, кости треснули, а хрящи лопнули, когда остатки могучего Сарклунга проложили себе путь сквозь этот бурлящий клубок его сородичей.

Еще семеро его братьев лежали рядом с ним — их тела были пронзены, изрезаны или растоптаны; последние признаки их странной нежизни сочились из вскрытых артерий. Осталось двенадцать. Они образовали полукруг вокруг него; их подгонял Хрунгнир. Этот брат стоял с обнаженным мечом, положив свободную руку на плечо копьеносца Фрэга, который служил ему живым щитом. Вместе они угрожающе приближались к Гримниру.

Предупрежденный не столько шестым чувством, сколько долгим опытом, Гримнир внезапно развернулся в направлении своей слепой стороны. Там он обнаружил Сальфанги — лысого евнуха с лукавыми глазами, лоснящегося и толстого, чьи одежды из византийского шелка шелестели, как шелест восточного ветра, — подкрадывающегося с кривым ножом наготове. Гримнир цыкнул зубом; прежде чем Сальфанги успел отскочить, в воздухе мелькнул костлявый кулак Гримнира, сжимавший рукоять Хата. Евнух пошатнулся от этого стремительного удара. Кровь забрызгала мантию Сальфанги на груди, когда Гримнир нанес ему еще два удара, раздробив кости его лица.

Когда евнух упал на спину, Гримнир схватил в охапку дорогой шелк, скрутил и швырнул оглушенного брата в Хрунгнира. Сальфанги споткнулся и издал булькающий вопль, когда копье с железным наконечником пронзило его печень. Тяжесть падающего тела на мгновение вывела безъязыкого Фрэга из строя, лишив Хрунгнира его щита. И все же, когда Гримнир попытался воспользоваться этой внезапной брешью в обороне своего брата, остальные девять скрелингов окружили его. Клинки свистели и глухо ударялись, царапая его кольчугу; от некоторых из их ударов с рук, бедер и шеи Гримнира стекали струйки черной крови. Острие топора промелькнуло в опасной близости от его единственного сверкающего глаза, срезав прядь волос.

Гримнир, однако, раздавал больше, чем получал. Он кружился и танцевал среди своих сородичей, никогда не замирая на месте. Хат был размытым пятном, когда он наносил удары направо и налево. Брат с топором лишился половины лица — от лба до зубов — из-за ответного выпада Гримнира; еще один яростный выпад он парировал, вонзив клинок в пах своему ближайшему брату. Гримнир развернулся и прыгнул, распоров живот одному из них и пронзив висок другого, выпустив поток черной крови, мозгов и внутренностей.

Та же самая готовность к бою, которая гнало братьев вперед, теперь заставила их броситься врассыпную, внезапно испугавшись ярости Гримнира. Пятеро из них лежали, истекая кровью, на устланном тростником полу Варгхолла. Но и сам Гримнир не прошел через это горнило невредимым: лезвие топора рассекло ему череп над поврежденным глазом; горячая кровь стекала по его лбу, текла через зрачок цвета кости, заполнявший пустую глазницу, и капала с заостренного подбородка. Еще больше крови вытекло из ран на его торсе, где острия кинжалов раздвинули звенья кольчуги и оставили свой след — самые глубокие из них пузырились с каждым судорожным вдохом. Ноздри Гримнира раздулись, его здоровый глаз был прикован к Хрунгниру.

Хрунгнир, которого также звали Крушителем костей, оскалил зубы в свирепой ухмылке.

И эта улыбка не дрогнула, когда Хрунгнир обхватил голову Фрэга ладонью, оторвал этого немого скрага от земли и швырнул его в Гримнира. Это было похоже на бросок стофунтового мешка с железным ломом; пара должна была столкнуться с такой силой, что хрустнули бы кости, достаточно сильно, чтобы сбить Гримнира с ног и опрокинуть на спину. И если бы это был один из его братьев-идиотов, то, скорее всего, бой закончился бы прямо сейчас.

Гримнир, однако, просто отступил в сторону.

Фрэг пролетел мимо него и ударился о край стола. Его позвоночник хрустнул, как подгнившая щепка; лишенный языка скраг издал рев ярости и агонии и сполз на пол, превратившись в клубок бесполезных конечностей.

Ухмылка Хрунгнира погасла на его губах.

— Вперед, крысы! — закричал он. — Идите туда и прикончите его!

— Ты всегда заставляешь других делать за тебя грязную работу! — ответил Гримнир. — Не в этот раз, дорогой брат! — Оскалив зубы и гневно зарычав, Гримнир бросился на Хрунгнира. Тот, со своей стороны, не стал уклоняться и бросился ему навстречу. Меч встретил длинный сакс с грохотом и скрежетом железа. Гримнир парировал и уклонялся, не останавливаясь; однако, когда Хрунгнир открыл свою клыкастую пасть, чтобы издать отчаянное ругательство, он внезапно обнаружил, что его рот полон окровавленного железа. Покрасневшие глаза расширились, когда он укусил Хат; мгновение спустя эти глаза утратили тот яркий блеск жизни, когда Гримнир провел лезвием между челюстями Хрунгнира, в его глотку и через ствол его мозга.

Почти обезглавленный от носа и выше, Хрунгнир покачнулся и рухнул на пол, меч со звоном ударился о помост. Гримнир постоял мгновение. Его грудь вздымалась и опускалась, кровь капала с пальцев и подбородка. Он сплюнул, раздувая ноздри, и обвел собравшихся скрелингов и каунаров, скрагов и рабов, своим единственным сверкающим глазом. Балегир наблюдал за ним, бледный от ярости; он заметил Кьялланди, стоявшего рядом с Гифом; Скади стояла рядом со своей матерью, Скрикьей — оба с широко раскрытыми глазами смотрели на масштаб резни, учиненной Гримниром.

Осталось четверо братьев. Они не были ни самыми смелыми из его рода, ни лучшими бойцами; они были увальнями, всадники на скамьях, которые скорее хвастались своей доблестью, чем доказывали ее. Рядом с ним Фрэг пытался подняться, шипя и скуля, когда его сломанные позвонки цеплялись друг за