Близнецы. Том 1 - Дарья Чернышова

И даже тогда, он знал это заранее, легче ему не станет.

В кабинете царила идеальная чистота. Еник провел здесь достаточно времени, чтобы хорошо помнить, где что лежит. От лужицы и осколков не осталось следа – кроме, может быть, едва уловимого запаха.

«Или он чудится мне. После мамы везде пахло свежим хлебом».

Смущал только стол. Там все еще лежали два листа, исписанных разными почерками, – Еник не понял, видимо, что с ними лучше сделать. Алеш теперь знал наверняка. Он взял в руки историю о трех птицах на дереве и без особой цели пробежался глазами по строчкам.

– Тебе бы поспать, – сказал Еник.

Алеш молча бросил бумагу в жаровню.

До похорон он не спал вообще.

Пытался, конечно. Пробовал пить отвары, принимал порошки. Глаза закрывались, ноги подкашивались, но желанное забытье отказывалось приходить.

– Почему так долго? – спросил он владыку на исходе второго дня.

– Я сегодня ездил размечать место, – ответил Отто. – Борек тебя не нашел. Сказал, кабинет заперт, а в спальне пусто.

– Я всегда в кабинете. Я теперь там живу. Пусть стучит громче. Вообще не слышал, чтобы кто-то стучал.

– Хорошо, – вздохнул владыка. – Готовься на завтра.

Назавтра Алеш трясся в телеге с тремя завернутыми в саваны телами. Он отказался ехать верхом. Всадники вокруг опустили головы, возясь в чистых расчесанных гривах своих коней и выбирая оттуда пальцами несуществующих насекомых. Алеш держал руку в кармане, где лежала деревянная пробка. Это помогало не оборачиваться через плечо.

Но пришлось обернуться, когда настало время слезать и брать лопату. С ним копали Еник, Венцель, гвардеец Савуш, палач Гинек Дубский и его племянник. Алеш не сказал Ремешу насчет сломанных ребер. Каждый раз, вспоминая об этом, он хватался за грудь и с трудом восстанавливал дыхание.

«Но когда-нибудь я тебя за это убью».

Отто выбрал место чуть в стороне от высокой молодой ольхи. Там хорошо – никакой тени, только покой и уединение. Одинаковые курганы близнецов обняли с двух сторон могилу матери. Господин Тильбе откупорил вино.

– Я запомню имя твое, Конрад из Тильбе, сын Отто и Итки, – ровным голосом произнес он. – Да коснусь я последним земли кургана твоего. Я буду помнить тебя и разделю с тобой твою последнюю трапезу, и взойдет на кургане трава, и упокоится дух твой, как упокоилось тело твое. Место твое в живых пусть займет достойный.

«Оно навсегда останется пустым».

Отто плеснул немного вина Конраду в ноги и развернулся к младшему сыну.

«Надо было встать с другой стороны, но пес с тобой. Они не пили вина. А она не любила».

– Я запомню имя твое, Лотар из Тильбе, сын Отто и Итки…

Ольха возмущенно качнула тонкими ветками: «Здесь она, Итка, лежит под моею кроной, и не было у нее никаких сыновей».

Алеш вдохнул запах ее цветения и медленно выдохнул, сжав черенок лопаты.

«Подожди, дойдет дело и до тебя».

– Я запомню имя твое, Итка из Кирты, дочь Марко и Ветты…

Алеш бросил лопату в уезжающую телегу, и только тогда у него окончательно прояснилось в глазах.

Отто встал с колена у большого кургана и спросил:

– Оставить тебе коня?

– Не надо. Вернусь пешком.

Владыка кивнул, взобрался в седло и уехал. Алеш сел прямо на землю там, где только что стоял Отто, и вздохнул, крепко держась за ребра.

Конрад и Лотар молчали. Арника молчала. Алеш тоже не знал, что сказать.

Теперь они все вместе. Как настоящая семья.

Почему он, пес его дери, не увез их как можно дальше отсюда? Кто должен был принять это решение, Арника?

«Я все сделал неправильно, родная. Все, что только мог».

Она бы простила его, если бы он попросил. Она умела прощать. Алеш не успел у нее научиться.

Теперь это ни к чему. То, что жгло ему легкие изнутри, он хорошо знал и горячо приветствовал. Поскольку других чувств у Алеша не осталось, гнев станет основой последующих дней его жизни. Может быть, ему всегда не хватало немного гнева.

Но все-таки Алеш просил его подождать на пороге. Он оставил резак в кабинете и пока не мог вскрыть себе грудь, чтобы выпустить гнев наружу.

«То, что мне остается, я сделаю правильно. А пока нам всем надо бы отдохнуть».

На прощание Алеш коснулся каждого кургана, потом встал на ноги и пошел. Ольха проводила его неразборчивым шепотом. Река говорила с ним о смерти и любви.

Алеш уже в полудреме добрался до кабинета, упал на кушетку и провалился в сон. К нему не пришли кошмары. В этот раз ночь решила его пощадить.

Но настойчивый стук в дверь беспощадно вырвал Алеша из забытья. Он с трудом поднялся с кушетки, сделал несколько шагов до двери и впустил внезапного – и совсем не желанного – ночного гостя.

Отто Тильбе. Алеш не сразу поверил в то, что проснулся, потому что владыка никогда не ходил к нему сам. Теперь же господин рухнул на стул, где всегда сидели страждущие посетители, потер ладонью полированный край стола и стукнул по нему костяшкой, словно выискивая потайную полость.

Алеш пытался стоять. У него сами собой опускались веки, поэтому он глядел просто в пол.

– Кашпар слег, – заговорил Отто после продолжительного молчания. – Жар не спадает уже две ночи. Он выглядит так, будто умирает. Ты очень мне нужен, Алеш. Прошу, помоги ему. Я знаю, что ты перепробуешь все.

Алеш помял в кулаке деревянную пробку и несколько мгновений ни о чем не думал. Потом он поднял голову, посмотрел на Отто и кивнул.

Глава 5

Моря

До чего же она горячая, эта вода.

Модвин никогда не видел моря, но сомневался, что оно так прогревается даже в самые жаркие летние дни. Предполагалось, что наполненная до краев серебряная ванна, в которой растворили кучу нагосской соли, должна оказать эффект погружения на мифическое дно, где человек оставляет все свои недуги и всплывает рожденным заново.

По высоким бортам полз прозрачный пар. Снаружи серебряная поверхность блестела, как зеркало, и приходилось отводить глаза. Модвин немного стыдился потаенной радости от того, что в этой ванне придется лежать не ему.

Время от времени Освальду становилось лучше, и тогда он даже пытался ходить сам. Сегодня ему не было лучше. До ванны его несли. Баво, их семейный лекарь, лучший выпускник столичной академии тысяча сто двадцать какого-то года, размахивал руками, как плохой жонглер, и давал указания слугам, которые с предельной осторожностью погружали господина в соленую воду. Модвину