Господин Орлов - Redstone

Изабелла, чья энергия казалась неисчерпаемой, наконец сникла. Она обвела взглядом роскошную, но холодную обстановку, и в ее глазах я впервые увидел не триумф, а растерянность. Реальность оказалась куда более стерильной и пугающей, чем ее романтические фантазии.

Виктория, чья прусская выдержка была почти безупречной, позволила плечам слегка опуститься. Она смерила четыре одинаковые двери оценивающим взглядом стратега, пытающегося понять правила новой, непонятной игры.

Лишь Астрид сохраняла относительное самообладание. Она подошла к панорамному окну и посмотрела на огни города-завода. Ее лицо не выражало ничего, кроме глубокой задумчивости. Она единственная, казалось, понимала, что истинная сила этого места не в роскоши, а в этих огнях на горизонте.

Я дал им мгновение, чтобы осознать происходящее, а затем нарушил тишину. Мой голос прозвучал спокойно и ровно, без тени страсти или приказа.

— Этот день был долгим для всех нас. Вы устали. Я устал.

Я сделал паузу, давая словам впитаться. Три пары глаз тут же обратились ко мне с разной степенью тревоги и недоумения. Астрид обернулась.

— Никаких супружеских обязанностей сегодня не будет, — продолжил я твердо. — Нам всем нужен отдых.

Я увидел, как волна облегчения прокатилась по ним. Ксения едва заметно выдохнула, Изабелла удивленно моргнула, а на лице Виктории промелькнуло нечто похожее на уважение.

— Это наши общие покои, — я обвел рукой центральное пространство. — Мы будем завтракать здесь вместе. Иногда ужинать. Но ваша личная жизнь неприкосновенна.

Я подошел к четырем дверям.

— Это, — я указал на первую дверь, — ваши личные апартаменты, Ваше Высочество, — обратился я к Ксении. — А это ваши, принцесса Виктория. Ваши, принцесса Изабелла. И ваши, леди Астрид. В каждой из них — полноценная квартира: спальня, ванная комната, гардеробная и небольшой кабинет. Ваши личные вещи и прислуга уже там. Эта территория — ваша. Абсолютно неприкосновенна. Никто, включая меня, не войдет туда без вашего прямого приглашения.

Наступила тишина. Они смотрели на меня, пытаясь понять. В их мире, в их понимании брака, особенно такого, это было немыслимо. Это было не принуждение, а предложение. Не владение, а партнерство.

Первой не выдержала Ксения. Она сделала неуклюжий книксен и, прошептав «Благодарю вас, князь», почти бегом скрылась за своей дверью. За ней, с более сдержанным, но не менее торопливым кивком, удалилась Виктория. Изабелла помедлила, бросив на меня долгий, изучающий взгляд, в котором смешались разочарование и зарождающееся любопытство, и тоже исчезла в своих покоях.

Последней осталась Астрид. Она подошла ко мне.

— Вы сложный человек, князь Орлов, — тихо сказала она, глядя мне прямо в глаза. В ее взгляде не было ни страха, ни подобострастия. Только прямой, ясный интерес.

— Жизнь сложная штука, леди Астрид, — ответил я.

Она кивнула, словно соглашаясь с какой-то своей мыслью, и спокойно направилась к своей двери.

Я остался один посреди огромного зала. Гротескная кровать в центре комнаты казалась холодной и пустой. Четыре двери в стене были закрыты. Четыре мира, четыре судьбы, четыре политических вектора теперь находились под моей ответственностью.

Я подошел к окну и посмотрел на свою империю.

Свадьба закончилась. Брак начался. И это, чувствовал я всеми потоками своего сознания, будет куда сложнее, чем строить города и двигать армии. Это будет самая трудная война, в которой мне когда-либо приходилось сражаться. Война за мир под собственной крышей.

Глава 16. Век Золотой и Позолоченный

1901 год.

Прошло пять лет. Пять коротких лет для меня и целая вечность для мира, который изменился до неузнаваемости. Двадцатый век, которого так боялись и на который так надеялись в старом мире, начался в совершенно иной реальности. В реальности, где история пошла по пути, начертанному мной. Для одних эти годы стали эпохой невиданного процветания и надежд, для других — временем окончательного упадка и забвения.

Лично для меня эти пять лет были, как ни странно, самыми спокойными за многие реинкарнации. Мой грандиозный политический брак, который грозил стать полем вечной битвы, превратился в отлаженный механизм. Четыре женщины, четыре стихии, нашли свои ниши в моей жизни и в жизни Империи. Мы жили в новом, отстроенном для нашей разросшейся семьи Орловском дворце в Царском Селе, который по размерам и роскоши превосходил Зимний.

Утренний завтрак в Малой столовой дворца стал идеальной иллюстрацией нашего нового мира. За огромным столом из карельской березы сидела моя семья. Справа от меня — **Ксения**. Она расцвела, избавившись от придворной зажатости. Роль первой леди Империи (ибо именно так ее воспринимал народ) и материнство придали ей уверенности и спокойного достоинства. Она стала покровительницей искусств, больниц и приютов, ее тихая доброта и врожденное благородство покорили сердца миллионов. Рядом с ней возились наши дети, четырехлетний Дмитрий и трехлетняя Анна. Дима, серьезный темноволосый мальчик с серыми глазами своего деда, Императора Александра III, уже читал не детские сказки, а адаптированные версии «Государя» Макиавелли, которые я для него подготовил. Аня, копия своей матери, с ангельским личиком, уже говорила на трех языках и собирала из конструктора сложнейшие механические модели.

Слева от меня сидела **Астрид**. Она нашла себя в управлении моими сибирскими и уральскими проектами. Она редко бывала в столице, предпочитая инспекционные поездки по новым городам, где ее, «Княгиню-Валькирию», встречали как живую легенду. Она курировала аграрные реформы, программы по лесовосстановлению и развитие животноводства. Она была силой, энергией, самой землей. Ее дети, близнецы Рагнар и Фрейя, были ее точными копиями: рослые, светловолосые, неугомонные. Они не могли усидеть на месте и уже в свои три с половиной года скакали на пони и плавали в дворцовом бассейне лучше многих взрослых. Их смех наполнял дворец жизнью.

Напротив меня сидела **Изабелла**. Она стала моим неофициальным министром иностранных дел. Ее салон в Петербурге был центром европейской дипломатии. Острая на язык, обладающая блестящим умом и итальянским темпераментом, она плела интриги, заключала союзы и играючи манипулировала послами. Она взяла под свое крыло всю Южную Европу и бывшую Османскую империю, превращая их в процветающие и абсолютно лояльные России провинции. Ее сын, Лоренцо, был маленьким дипломатом. Обаятельный, темноволосый, с хитрыми глазами матери, он уже в три года умудрялся выпросить у суровой Виктории дополнительную конфету, чего не удавалось никому другому.

И, наконец, **Виктория**. Прусская принцесса оставалась самой сложной и закрытой из моих жен. Но и