Золотое время - Ирина Сергеевна Богатырева

одно: мое новое имя уже на подходе. А почему и что должно случиться, чтобы это новое имя пришло, наконец, ведает только он сам – и еще Вонг, не забудь его, идя за оленями в выпас.

– Мы уже встречались, – нахожу я в себе силы ответить. – Здесь.

– То-то мне кажется, я вас видел. Вы простите, у меня, знаете, на людей странная память. Я пациентов хорошо запоминаю, а вот обычных людей…

– Так, Сашок, все, давай-ка отчаливай. – Мужчина за стойкой прерывает его, машет рукой перед лицом Анарты. Очень невежливо машет, мне не нравится.

– Эй, что такое? – Анарта морщится и пытается поймать его руку.

– Ты с кем говоришь тут?

– С ней. – Он кивает в мою сторону.

– Саша. Са-ша! – раздельно произносит бармен и щелкает у Анарты перед лицом пальцами, заставляя сфокусировать взгляд на его руке. – Здесь никого нет. Слышишь?

– Пфф, ладно тебе! Я еще не настолько напился! – Он неуверенно смеется.

– А мне кажется, настолько. Ну-ка, диктуй, где ты живешь.

– Зачем?

– Такси тебе вызову. Поезжай домой, проспишься.

– Не надо мне никакого такси! Я еще пиво не выпил. И вообще мы беседуем!

– Это-то мне и не нравится. Я тебе по-хорошему предлагаю. И за пиво можешь не платить, по дружбе. А то придется тебя…

– Чего придется? Не трогай ты меня! Вот чего он привязался? – по-детски жалуется Анарта.

Мне не нравится все, что происходит. Мужчина слишком груб, с богом любви так нельзя. И я не понимаю, что мне сейчас делать. Хочется увести его отсюда, хочется спрятать, укрыть ото всех, он сейчас как ребенок, как те дети, которых он лечит и утешает.

Я подхожу к нему, беру за руку, касаюсь его ладонью своего лба:

– О Анарта могучий, давай уйдем, здесь нет уважения к тебе!

Он смотрит на меня странно, почти испуганно, а потом ухмыляется:

– Что-то вы такое говорите… я не пойму… Но уважения – да! Совсем нет уважения!

Он с вызовом оборачивается к мужчине за стойкой. Мне не нравится, как они глядят друг на друга. Не хватало бы только вызвать гнев у бога любви!

– Ну поехали, еще и про уважение. Саша, ты врач, ты сам разве не видишь: у тебя же белочка по классике! Я тебе по-хорошему говорю: уходи. Не хочешь на такси, ножками давай, ножками. Не заставляй меня применять силу.

На стойку уже начинают оборачиваться люди из зала. И вдруг я вижу, как из-за дальнего столика поднимается и идет к выходу она – Великая Матерь мира. Она идет торопливо, мужчина, с которым она сидела там, успевает подать ей пальто, она на ходу обматывает шею цветным шарфом, как хвостом яркой птицы. Она идет прямо на нас, проход у стойки узкий, и там сидит Анарта, она пытается обойти его.

– Матерь! – кидаюсь я к ней. – Матерь, я ищу тебя! Это не камса, Матерь! Здесь Зотан, маленький Зотан, он улетел на крыле птицы, он застрял тут, у вас, он напуган и не может вернуться домой. Помоги мне найти его, о Матерь! Я отведу его в Буни.

Я бросаюсь к ней, хватаю ее за руку, я целую секунду смотрю в ее глаза – напуганные, тревожные, таких никогда не было у Великой Матери. Она отшатывается, все ее лицо, глаза, брови, все подает мне сигнал – уйди! Не сейчас! Я не хочу сейчас говорить с тобой.

Матерь не хочет видеть меня. Я мешаю ей. Я мешаю ей делать то великое, ради которого она сегодня сюда пришла. Я вижу: короткая светлая молния носится у нее в волосах. Красные всполохи освещают ее лицо. Она сияет. Это Матерь Решительная, Матерь, Идущая Путем Жизни.

Время для меня замирает. Наверно, сейчас и в этом чертоге я тоже ослепну, думаю я. Потому что я не должна такое видеть. Не должна понять того, что я поняла. Но кто бы еще мог все исправить – только она одна, Великая Матерь. Как я могла подумать, что будет иначе? Как предположить только могла?! Ведь она нашла его. Она уже его нашла – вон он, маленький напуганный Зотан, как светлый анат, мечется в ее волосах. Она нашла его, и она уже знает другой путь для него – не только в Буни, не в одно только Буни уходят легкие детские души.

Он может родиться, родиться заново.

Родиться богом среди богов.

Я выдыхаю, и время снова пускается по своему течению.

– Девушка, девушка! – слышу крик Анарты – он кричит Матери вслед. – Я напугал вас, девушка? Простите! Куда же вы! Не уходите! Останьтесь! Я сам сейчас ухожу.

Он пытается схватить Матерь за руку. Та брезгливо отдергивает ладонь, и мужчина, который следует за ней, резко толкает Анарту. Тот не удерживает равновесие и падает со стула – теперь уже по-настоящему, валится кулем. Я бросаюсь поднимать его.

– Твою же мать! – ворчит мужчина за стойкой и идет к Анарте.

Матерь спешит к выходу. Мужчина, который был с ней, торопится следом. Она оборачивается, мягко останавливает его.

– Не надо. Я сама вам позвоню, – доносится до меня, и он застывает.

А она тут же исчезает в черном провале коридора.

Другие люди входят в бар, видят свалку у стойки, нерешительно мнутся и тоже уходят.

– Так, Сашок, вали отсюда, ты мне всю клиентуру распугаешь, – говорит бармен, пытаясь подхватить Анарту. Я тоже пытаюсь это сделать, но Анарта вдруг стал тяжелым, не таким, как прежде.

– Помочь? – Мужчина, шедший с Матерью, смотрит на нас сверху вниз. У него нескрываемое презрение во взгляде.

– Неплохо бы. Напитки за мой счет.

Он наклоняется, он большой и сильный. Подхватывает Анарту, как кролика, встряхивает, пытается поставить на ноги. Анарта на ногах не стоит, он цепляется за стулья, за стойку, слышно, как летит и бьется посуда.

– Твою мать, Сашок! – ругается хозяин.

– Парень, самому-то не гадко? Молодой же совсем! – Мужчина второй раз встряхивает Анарту, как пустую шубу.

Но тот вдруг решительно выкручивается из его рук, встает как может твердо и, глядя ему прямо в глаза, говорит зло и решительно:

– Не гадко! Это вам должно быть гадко, а нам – только стыдно. Не за себя – за всех! За эту жизнь! За это время! Ведь все из-за вас! Из-за таких, как ты!

– Саша, Саша, – твердит хозяин. – Придержи язык.

– Поговорить захотелось? – совершенно спокойно отвечает мужчина. – Ну, поговори, поговори. Завтра будешь объяснять все в отделении. Когда проспишься.

– Саша, давай уже отсюда! Тебе же лучше будет.

Мужчина из-за стойки явно напуган. Он толкает Анарту к