Берсеркер: Маска Марса. Брат берсеркер. Планета смерти - Фред Сейберхэген

ощутил его, кроме Дзора. Остальным заключенным не вколачивали в головы условный рефлекс, подвергая их обработке снова и снова, а накал их эмоций и без того был высоким.

Едва Дзор взял ключи от камер, как луч угодил в цель. Гладиатор понял, что́ происходит, но сделать ничего не мог. В приступе гнева он швырнул ключи, сорвал с кронштейнов на стене автомат и одним выстрелом вдребезги разбил лицо Хемфилла на экране.

Неугасшей частью сознания Дзор ощущал отчаяние, будто он тонул, понимая, что не сможет противостоять дальнейшему.

Как только Дзор выстрелил в монитор, Люсинда догадалась, что́ с ним вытворяют.

– Дзор, не надо! – Она упала перед ним на колени. На нее поглядел невообразимо жуткий лик Марса. Но девушка крикнула Марсу: – Дзор, остановись! Я люблю тебя!

Марс посмеялся над ее любовью – или пытался посмеяться. Но никак не мог направить оружие на нее. Дзор изо всех сил пытался вернуть собственное лицо и уже отчасти проглядывал сквозь бронзовый лик.

– И ты любишь меня, Дзор, я знаю. Даже если тебя вынудят убить меня, помни, я знаю это.

И тут Дзор, отчаянно уцепившийся за остатки рассудка, ощутил прилив целительной силы, воспротивившейся могуществу Марса. Перед его глазами заплясали росписи, мельком виденные в храме Венеры. Ну конечно! Там наверняка есть встроенный противодействующий излучатель, и кто-то сумел включить его.

Дзор выкладывался до последнего, выплеснул все свои силы. А затем увидел перед собой Люсинду – и нашел в себе неисчерпаемый кладезь новых сил.

Он вознесся над слепящей яростью, как пловец, что выныривает из пучины с пылающими от удушья легкими. Поглядел на свои руки, стиснувшие автомат. И заставил собственные пальцы разжиматься. Марс по-прежнему орал на него, все громче и громче, но могущество Венеры нарастало с каждым мгновением. Ладони Дзора раскрылись, бросив оружие.

Как только оказавшиеся на свободе гладиаторы вооружились, бой окончился, едва начавшись, хотя никому из идолопоклонников и в голову не пришло сложить оружие. Кацулос и двое его приспешников сражались до последнего в храме Марса, включив излучатель ненависти на полную мощность, под рев записанных на пленку голосов, возглашающих гимн поклонников Марса. То ли Кацулос все еще надеялся довести своих врагов до самоуничтожительного бешенства, то ли воздавал хвалу своему истукану.

Так или иначе, трое, запертые в святилище, в полной мере испытали воздействие излучения. Митч всякого повидал на своем веку, но когда наконец удалось взломать дверь храма, даже он на миг отвел глаза.

Хемфилл же был удовлетворен, увидев, что поклонение Марсу на борту «Нирваны-2» достигло апогея.

– Давайте первым делом позаботимся о мостике и машинном отделении. Затем можно убрать эту помойку и трогаться в путь.

Митч с радостью последовал за ним, но его задержал Дзор.

– Так это вы включили контризлучатель? Если да, я обязан вам больше чем жизнью.

– Какой еще контризлучатель? – недоуменно воззрился на него Митч. – О чем это вы?

– Но должен же быть…

Когда все остальные поспешили прочь, Дзор остался на арене, с благоговением разглядывая тонкие стены храма Венеры, просто неспособные вместить излучатель. Затем, услышав призыв Люсинды, заторопился к ней.

На полминуты над ареной воцарилась тишина.

– Аварийная ситуация ликвидирована, – провозгласил через интерком механический голос, обращаясь к рядам пустых кресел. – Корабельный архив возвращается в нормальный режим работы. Последний заданный вопрос касался сути замысла конструкции храмов. Стих Чосера, относящийся к храму Венеры, на языке оригинала гласит:

I recche nat, but it may bettre be

To have victorie of hem, or they of me —

So that I have my lady in myne armes.

For though so be, that Mars is god of armes,

Youre vertu is so greet in hevene above

That if yow list, I shal wel have my love…[6]

А Венера, наполовину вышедшая из мерцающих волн, лишь улыбалась.

Верования и чувства людей всегда отражались на их мировоззрении. Можно без труда построить машины, способные видеть в более широком спектре, воспринимать каждую длину волны точь-в-точь такой, какова она есть: не искаженной ни любовью, ни ненавистью, ни благоговением.

И все же человеческому глазу дано видеть больше, чем объективу машины.

Лик тьмы

Прошло минут пять, явных перемен не случилось, и Карлсен понял, что есть шанс пожить еще немного. И как только это произошло, его разум осмелился, если можно так выразиться, отверзнуть очи и узреть хляби космические и то, что они вмещают.

Какое-то время Карлсен не мог даже шевельнуть пальцем; минуту-другую ему казалось, что рассудок просто-напросто не выдержит.

Сидя в хрустальной сфере катера – этакой елочной игрушке футов двенадцати в диаметре, – он начал озираться. Судьба воина забросила его сюда: он застрял на полпути, спускаясь по глубочайшему гравитационному колодцу в известной части Вселенной.

На незримом дне колодца притаилось светило, столь массивное, что ни единый квант видимого света не мог ускользнуть от него. Пытаясь скрыться от врага, катер дождевой каплей падал сюда около минуты и теперь был отделен от нормального пространства неизмеримым расстоянием. Минуту падения Карлсен провел в молитве, добившись чего-то сродни умиротворению и уже считая себя покойником.

Внезапно он обнаружил, что падение прекратилось. Катер вроде бы лег на орбиту – орбиту, где еще не бывал человек, среди пейзажей, не виденных ни единой живой душой.

Он будто оседлал грозу, воевавшую с закатом; непрестанная беззвучная круговерть заполонила половину небес, словно ближняя планета. Но эта кипень туч была неизмеримо больше любой планеты, обширнее даже самых гигантских звезд. Ее ядром и причиной образования было сверхтяжелое светило весом в миллиард Солнц.

Тучи образовались из межзвездной пыли, стягиваемой сюда притяжением гипермассы; в падении они обретали статический заряд, порождавший почти непрерывные разряды молний. Ближайшие вспышки, впереди по курсу, казались Карлсену бело-голубыми; но вспышки в основном сверкали далеко внизу, где находилось большинство туч, так что доходивший до Карлсена свет был уже багрово-красным: он растрачивал свою энергию на восхождение по этому крохотному участку склона циклопической гравитационной пропасти.

Суденышко Карлсена имело собственную искусственную гравитацию и неизменно поворачивалось днищем книзу, так что Карлсен видел багровое сияние сквозь прозрачную палубу, между ботинками своего скафандра. Он сидел в массивном кресле, установленном в центре сферы, которое служило для управления лодкой и обладало системой жизнеобеспечения. Под палубой находились еще один-два непрозрачных объекта, в том числе небольшой, но мощный тахионный двигатель. В остальном же Карлсена окружало прозрачное стекло, удерживавшее воздух внутри, не пропускавшее радиацию, оставлявшее