Формула огня - Джек из тени

Я ожидал чего угодно: яростного выпада, серии финтов, сложного тактического манёвра. Но он просто исчез. На одно мгновение место, где он стоял, опустело, а в следующую секунду он уже был рядом с Урсулой, и его клинки превратились в размытое, серебристое облако.

Урсула, при всей своей мощи, была слишком медлительной для него. Она взмахнула топорами, пытаясь достать его, но рубила лишь воздух. А смертоносный призрак, кружил вокруг неё, и после каждого его движения на её теле появлялся новый порез. Неглубокий, не смертельный, но болезненный. Он не пытался её убить, играл с ней, унижал её, демонстрируя своё тотальное превосходство. Он резал её, как мясник режет тушу, медленно, методично, с наслаждением.

Рык Урсулы сменился рёвом раненого, загнанного в угол зверя. Кровь текла по её рукам, по ногам, заливала доспех. Она крутилась на месте, отчаянно пытаясь достать своего мучителя, но её тяжёлые топоры были бесполезны против его призрачной скорости.

Я смотрел на это, и внутри всё сжималось от бессильной ярости. Я не мог ей помочь, стрелки не могли атаковать, боясь попасть в неё. Пушки были бесполезны. Это был их поединок, якобы честь против ярости. Техника против силы. И техника побеждала.

Эльф, очевидно, решил, что игра окончена. Он сделал неуловимое движение, и один из его клинков глубоко вошёл Урсуле в бок. Я видел, как её лицо исказилось от боли, как она пошатнулась. Левый топор выпал из ослабевшей руки и с лязгом упал на плиты.

Комендант отскочил назад, любуясь своей работой. Он победил. Осталось нанести последний, завершающий удар. Медленно, с наслаждением, поднял свои клинки для финального выпада.

И в этот момент Урсула сделала то, чего он никак не мог ожидать от «глупой дикарки». Вместо того чтобы отступить, она сделала шаг вперёд, прямо на него. Эльф на мгновение замер от удивления. А потом, с усмешкой, вонзил оба своих клинка ей в живот. Он ожидал, что она рухнет. Но она не рухнула.

Урсула сделала ещё один шаг, и клинки вошли в неё по самые эфесы. Я видел, как она, с нечеловеческим усилием, напрягла мышцы живота, зажимая его клинки внутри себя, как в тисках. Лицо эльфа вытянулось, он попытался выдернуть оружие, но не смог. Он попал в ловушку из плоти и боли.

А Урсула улыбнулась. Жуткой, кровавой, победной улыбкой.

— Попался, — прохрипела она.

И её единственный оставшийся топор, который она до этого держала опущенным, взлетел вверх. Эльф успел только расширить глаза от ужаса. А потом тяжёлое, заточенное лезвие с чудовищной силой опустилось ему на голову. Раздался отвратительный, влажный хруст. Идеально уложенная коса, аристократическое лицо, холодные глаза, всё это превратилось в кровавое месиво. Тело в изящной кирасе обмякло и повисло на клинках, торчащих из живота Урсулы.

Она стояла так несколько секунд, покачиваясь, её дыхание было тяжёлым, хриплым. А потом, с усилием, она выдернула из себя клинки и позволила обезглавленному телу своего врага упасть на плиты.

Она победила. Но победа далась ей слишком дорого. Сделала шаг, второй, а потом её ноги подкосились, тяжело, как срубленное дерево, рухнула на колени рядом с трупом своего врага. Её голова опустилась на грудь, а из ран в животе и боку толчками вытекала тёмная, почти чёрная кровь.

Остатки её орков, увидев, что их вождь упала, взревели и, не обращая больше внимания ни на что, бросились вглубь цитадели, вырезать последних гвардейцев.

Я опустил трубу.

— Медиков! — заорал я так, что мой голос сорвался. — Живо! Группу медиков во двор цитадели! И знамя… несите моё знамя. Поднять над главной башней!

Я смотрел на неподвижную фигуру Урсулы, на то, как под ней расплывается лужа крови. Мы взяли «Чёрный Клык». Но я ещё не знал, не заплатил ли за эту победу слишком высокую цену.

* * *

Я стоял на разрушенной стене, и ветер, гулявший здесь, на высоте, был чистым, холодным и безжалостным. Он не мог унести тот запах, что поднимался снизу. Запах победы. Если бы у триумфа был вкус, он был бы именно таким, как будто лизнул ржавый, ещё тёплый от крови топор.

Внизу, во дворе, который ещё пару часов назад был местом чужой, высокомерной силы, теперь царил мой порядок. Порядок хаоса, порядок бойни. Мои солдаты, до этого бывшие лишь безликими винтиками в военной машине, теперь превратились в стаю падальщиков, и это было естественно, правильно. Война, это не только убийство, это ещё и экономика. Гномы, забыв про усталость, сгрудились вокруг брошенного эльфийского оружия, их глаза горели алчным, профессиональным огнём. Они цокали языками, пробовали сталь на зуб, спорили о методах ковки, их бороды подрагивали от возбуждения. Они видели не смерть, а ресурсы. Мои люди, не такие разборчивые, просто стаскивали с трупов всё, что могло пригодиться: сапоги, ремни, кинжалы, кошельки. Орки, закончив добивать раненых, с рычанием сдирали с эльфийских доспехов фамильные гербы и рунические пластины, набивая ими свои мешки. Никто никого не осуждал, мёртвым всё это было уже не нужно, а живым предстояло ещё долго воевать.

Я не чувствовал ничего, ни радости, ни гордости, ни даже облегчения. Только глухую, сосущую пустоту и чудовищную, выжигающую изнутри усталость. Как после долгой, тяжёлой смены в цеху, когда ты наконец выключаешь станок, и в наступившей тишине понимаешь, что у тебя гудят не только руки, но и каждая кость, каждый нерв. Я смотрел на дымящиеся руины, на неподвижные тела, на своих солдат, копошащихся среди этого ада, и понимал, что эта победа не точка, даже не запятая. Это просто абзац в бесконечном, кровавом тексте этой войны. И каждая буква в этом абзаце была оплачена чьей-то жизнью. Жизнью, которую я, так или иначе, положил на алтарь своего плана.

Мой взгляд снова и снова возвращался к входу в цитадель, где всё ещё суетились медики. Они уложили Урсулу на импровизированные носилки, и я видел, как старый лекарь, гном по имени Балин, качает головой. Плохой знак, но я знал орочью живучесть. Эта бешеная орчанка была способна регенерировать быстрее, чем я успевал делать чертежи. Она должна была выжить. Просто обязана. Не потому, что она была моей женой по какому-то дикому обряду. А потому, что она была моим самым надёжным инструментом. Моей кувалдой, А такими вещами на войне не разбрасываются.

Я спрыгнул с невысокого уступа на усыпанные щебнем