Кремлевский кудесник - lanpirot

— Дети — это святое, товарищ генерал-майор, — ответил старый профессор. — За их жизни стоило бороться до последнего. А мы же просто работали.

— Согласен. Вашу «просто работу» уже оценили на самом верху, — Яковлев снова повернулся ко мне, и его лицо стало серьезным и официальным. — Полный отчет о проведенной операции по освобождению детей и ее результатах лег на стол самому Председателю КГБ СССР. Лично Юрию Владимировичу… — Генерал сделал паузу, давая этим словам прочувствоваться как следует. — Так что, Родион Константинович, готовься, — добавил он уже с улыбкой. — Думаю, вскоре вам придётся крутить новые дырки на погонах. А вас, Эраст Ипполитович, думаю, полностью и окончательно реабилитируют. Гарантирую, наше руководство не останется в долгу.

— Служу Советскому Союзу! — произнес я, выпятив грудь.

— Успеется еще, Родион Константинович — повторишь это в кабинете на Лубянке! — весело рассмеялся Яковлев. — А теперь, покажите мне скорее ваше… чудо научной мысли. Надо же своими глазами увидеть этот оживлённый экспонат… А он еще жив?

— Вроде бы… — неуверенно произнёс я — пока я спал могло произойти что угодно. — Пройдёмте, товарищ генерал-майор.

Мы с Эрастом Ипполитовичем повели Яковлева к месту проведения эксперимента. Лёва и Миша, заслышав шаги, вытянулись по стойке «смирно», увидев высокого гостя. Яковлев, весело перекидывавшийся с нами шутками, переступил порог нашей «операционной», замер как вкопанный.

Его глаза, вроде бы и привыкшие к самым немыслимым вещам в стенах нашего НИИ, расширились до предела. Весь его генеральский лоск, вся уверенность мгновенно испарились, сменившись чистым, неподдельным шоком. Он застыл, вперившись в зрелище, которое и впрямь было сродни кадрам из самого кошмарного фантастического фильма.

В луче холодного света хирургической лампы, на фоне кирпичной стены, в металлическом штативе была жестко закреплена отделённая от тела голова. Из обрубка шеи, словно щупальца инопланетного существа, тянулись прозрачные трубки, по которым циркулировал с помощью пульсирующего насоса розоватый питательный раствор. К коже черепа, в нескольких местах, были присоединены датчики ЭЭГ, их тонкие провода тянулись к сложной аппаратуре, с мерцающими лампочками и монитором.

Лицо маньяка под действием снотворного было расслабленно и безмятежно, веки сомкнуты. И эта неестественная, зловещая расслабленность на фоне всей этой адской механизации выглядела пугающе и сюрреалистично. Яковлев медленно, как во сне, сделал несколько шагов вперед, не в силах отвести взгляд.

Он обогнул штатив, разглядывая голову с разных сторон, его взгляд скользил по трубкам, проводам, датчикам, задерживаясь на бледных, безжизненных губах и закрытых глазах.

— Господи помилуй… — наконец выдохнул он, и в его голосе не было ни капли привычной железной твердости, лишь сдавленное изумление. — Так это… это же как в книге Беляева…. Голова этого, как его? О! Профессора Доуэля! — наконец вспомнил он.

По нашей предыдущей встрече я уже понял, что генерал майор не чужд хорошей фантастике. Яковлев обернулся к нам, ища подтверждения у меня и профессора Разуваева. Мы оба молча и синхронно кивнули.

— А он действительно живой? — спросил Яковлев. — А то выглядит как-то вяло.

— Он под мощнейшей седацией, товарищ генерал-майор. Видите, указал я на монитор ЭЭГ — мозговая активность соответствует глубокому сну. Но нейронные связи функционируют. Он, если можно так выразиться, жив, и вполне вменяем, если можно применить это определение к маньяку — похитителю детей.

Генерал еще секунду смотрел на эту жуткую конструкцию, а затем медленно провел ладонью по лицу.

— А это было обязательно? — Генерал чиркнул себя большим пальцем по горлу. — Ну, голову отнимать от тела?

— Обязательно, иначе у нас бы ничего не вышло, — пояснил старик. — Слишком много времени прошло с момента смерти. Реанимационной силы моего препарата на весь организм бы не хватило.

— Черт возьми, ребята… Все равно… Это же… Это настоящий прорыв! Оживление после полутора суток зарегистрированной смерти! Пусть и в виде одной головы… Безумие просто, но… это работает!

— Вся заслуга полностью принадлежит Эрасту Ипполитовичу, — я честно поставил начальство в известность, — а мы с парнями только на подхвате были. Своими силами мы бы так быстро решение не нашли.

Взгляд Яковлева, полный уважения и некоторого суеверного страха перескочил с головы в штативе на старого профессора.

— Эраст Ипполитович, а вы оказывается настоящий волшебник!

— Да какой я волшебник, — отмахнулся от генерала старик. — Настоящий волшебник — это Родион Константинович, не вынь он меня из Кащенко, я бы провёл там остаток своей жизни. А ведь я еще могу приносить пользу, товарищ генерал-майор.

— Да вы уже… Эраст Ипполитович… принесли… — неожиданно расчувствовался Яковлев, чего я от него никак не ожидал. Похоже, насчет детей у него имеется что-то весьма личное и весьма болезненное, раз он реагирует подобным образом. — А про Родиона уже и так все знают, что он кудесник, каких поискать. Если так пойдёт, о нём и в Кремле скоро узнают.

— Родион Константинович! Эраст Ипполитович! — обеспокоенно произнёс Миша. — С головой что-то не так…

— В смысле? — спросил я, бросив взгляд на маньяка. Голова по-прежнему была закреплена в штативе, лицо — безмятежное, если можно так сказать, веки сомкнуты —

— ЭЭГ… Вы только посмотрите!

Действительно, на мониторе ЭЭГ вместо ровных дельта-волн сна бушевала настоящая «электрическая буря». Всплески активности, острые пики и провалы, хаотичные всплески бета-ритма сумасшедшей амплитуды. Такое ощущение, что мозг работал на износ.

— С чего бы? — с изумлением произнёс я, пялясь в монитор. — Мы же вкололи ему лошадиную дозу! Он железно должен быть в отключке!

— Должен, — мрачно подтвердил Миша, безуспешно пытаясь стабилизировать подачу питательного раствора. — Но, видимо, что-то пошло не так…

Внезапно голова резко дернулась. Веки распахнулись. И мутный взгляд живого трупа вонзился прямо в глаза генералу. Яковлев судорожно сглотнул, слишком неожиданно это произошло, а затем даже наклонился поближе. Губы маньяка беззвучно шевелились — он пытался что-то сказать.

— А что он бормочет? — спросил Эдуард Николаевич, все еще пребывая в некоем неверии, что отрезанная голова действительно жива.

— Лёва, воздух! — скомандовал Разуваев.

Дынников открыл вентиль. Раздался знакомый шипящий звук, а из гортани маньяка, хрипло, с надрывом, вырвались даже не слова, а какой-то нечленораздельный, животный стон, полный такой первобытной тоски, что у меня по спине побежали мурашки.

Глаза маньяка неожиданно закатились, зелёные линии на ЭЭГ взметнулись в последнем, запредельном всплеске