Литания Длинного Солнца - Джин Родман Вулф

class="p1">– Заведение называется «У Орхидеи», – облокотившись о дверцу глиссера, продолжал Кровь. – Напротив кондитерской. Ты в экзорцизме что-нибудь смыслишь? Знаешь, как это делается?

Шелк отважился сдержанно кивнуть.

– Вот и славно. Прихвати с собой все, что потребуется. Там, понимаешь, все лето… э-э… творится неладное. Может, просветленный авгур как раз и есть тот, кто нам нужен. До завтра, патера. До встречи.

– Всего хорошего, – откликнулся Шелк.

Кровь с Мускусом отступили назад. Из бортов глиссера беззвучно выскользнули створки прозрачного верха. Как только они сомкнулись над головой, машина глухо взревела двигателем.

«Такое чувство, будто мы вправду плывем», – подумал Шелк. Казалось, незримые воды, нахлынув неведомо откуда, подняли, понесли глиссер вместе с седоками вдоль травяной дорожки. Еще немного, и их закружит течением… но нет, этого так и не произошло.

За окнами, уносясь назад, замелькали деревья, кусты, яркие цветочные клумбы. Великолепный фонтан с изваянием Влагоносицы Сциллы, радостно нежащейся в буйстве хрустальных водяных струй, также мелькнул за окном и исчез, а едва пневмоглиссер вплотную приблизился к главным воротам, решетка ворот, повинуясь сокращению длинных, сверкающих сталью рук талоса, поднялась кверху. Нырок – и машина, качнувшись из стороны в сторону, выскользнула за ограду, помчалась вдоль проезжей дороги, точно гонимый ветром увядший лист, поплыла сквозь жутковатый, зловещий ночной пейзаж, обернувшийся бескрайними водами, на всех парусах, гордо влача за собою пышный султан из клубов изжелта-серой пыли.

Над головой по-прежнему ярко сияла небесная твердь, рассеченная надвое черной дугою тени, а далеко-далеко в вышине, много выше небесных земель, незримо, но все-таки не в воображении, наяву, мерцали мириады крохотных, не больше булавочной головки, огней, явленных Шелку милостью Иносущего. Каждый из них тоже каким-то непостижимым для разума образом удерживал близ себя неведомые земли, и в эту минуту Шелк впервые сознавал существование этих разноцветных, бесконечно далеких огненных сфер столь же явственно, как в достопамятный миг существования вне времени посреди дворика для игры в мяч.

Мяч тот – единственный на всю палестру – по-прежнему покоился в кармане брюк. Надо бы не забыть его здесь, в пневмоглиссере Крови, иначе назавтра мальчишкам нечем будет играть… хотя завтра ведь сфингица, занятий в палестре нет. Завтрашний день надлежит посвятить приготовлениям к сциллице, дню главного жертвоприношения, если есть что приносить в дар богам.

Ощупав брючные карманы, Шелк отыскал две карточки, полученные от Крови, на дне того же, где лежал мяч, вынул их, осмотрел и спрятал обратно. Должно быть, обыскивая его, карточек под мячом не заметили, а стало быть, мяч уберег их. Уберег… для чего?

Иглострел Гиацинт упал на устланный ковром пол кабины. Подобрав его, Шелк сунул оружие к карточкам, а мяч принялся с силой сжимать в ладони: говорят, подобные упражнения укрепляют кисти рук. Тем временем незримые крохотные огоньки пылали себе как ни в чем не бывало, пылали и за твердью небесных земель, и под его ногами – далекие, немигающие, озарявшие нечто гораздо обширнее самого круговорота.

В поясницу вновь впился таинственный дар доктора Журавля. Шелк наклонился вперед.

– Пилот, который теперь час?

– Три с четвертью, патера.

Ну что ж, наказ Иносущего он исполнил. Может, и оплошал, но хотя бы попробовал…

В этот миг – как будто чья-то рука смахнула с глаз пелену – Шелку сделалось ясно, что его мантейон проживет, просуществует еще целый месяц, а может, и куда больше: ведь за месяц столькое может случиться! Неужели он вправду сумел исполнить желание Иносущего?

Все мысли унеслись прочь, подхваченные волной бесшабашного, необузданного торжества.

Пневмоглиссер заметно накренился влево, одолевая крутой поворот. Обернувшиеся током воды, крестьянские домики, поля, особняки богачей уносились назад, а машина мчалась, мчалась им навстречу сквозь сумрак, без труда одолевая призрачное течение. Вот впереди громадной буро-зеленой волной, увенчанной озаренным отсветами небесной тверди гребешком пены из изгородей и плодовых деревьев, поднялся холм, но пневмоглиссер, вмиг взмыв на его вершину, устремился вниз, стрелой пересек брод…

Мускус сдвинул заслонку потайного фонаря так, что восьмигранное пятнышко света, причудливо искривившись, сделалось меньше горящего за стеклом фитиля. Ключ повернулся в заботливо смазанном замке мягко, почти без звука; распахнувшаяся дверь издала едва уловимый скрип.

Сокол на шестке возле самой двери встрепенулся, повернул накрытую клобучком голову в сторону вошедшего, хотя разглядеть нежданного гостя сквозь плотную кожу, ясное дело, не мог. Отгороженный от него сеткой из хлопчатой нити, кречет без клобучка, первый из прирученных Мускусом крылатых хищников, заморгал, поднял голову. По птичнику разнесся перезвон крохотных бубенчиков – бубенчиков из чистого золота, подаренных Мускусу Кровью по какому-то ныне забытому случаю три года тому назад, однако сизый сапсан, неподвижно, точно раскрашенная резная статуя, сидевший позади кречета, даже не шелохнулся.

В дальнем углу птичника, отгороженная нитяной сетью от всех остальных, столь же неподвижно, как и сокол-сапсан, восседала на остроконечном подвесном шестке огромная птица, еще не достигшая зрелости, однако от всего ее облика, от каждой черты веяло такой силой, что сапсан рядом с нею казался детской игрушкой.

Развязав сетку, Мускус шагнул внутрь. Откуда он знал, что огромная птица не спит, оставалось загадкой даже для него самого – знал, и все тут.

– А-а, о́рля, – негромко сказал он.

Огромная птица вскинула голову. Причудливый, пышный султанчик из алых перьев, венчавший надетый на нее клобучок, вздрогнул, качнулся в такт движению.

– А-а, орля, – повторил Мускус, легонько погладив птицу индюшачьим пером.

VIII

Постоялец на кухонном шкафу

– Случалось тебе, патера, когда-нибудь на таких ездить? – поинтересовался пилот, направив машину напрямик через сжатое поле.

Шелк сонно покачал головой и лишь после этого вспомнил, что пилот его не видит. Зевнув, он рискнул было потянуться, но тут же съежился от резкой боли в правом плече, не говоря уж об исполосованной птичьими когтями груди с животом.

– Нет, не случалось… а вот прокатиться на лодке по озеру разок довелось. Один из друзей с отцом взяли меня с собою. Рыбачили целый день. Очень, надо заметить, похоже. Твоя машина примерно такой же ширины, как та лодка, и не намного короче.

– Мне она нравится куда больше… в лодках, на мой вкус, уж больно качает. Куда едем, патера?

– То есть?..

Тем временем впереди вновь показалась дорога (хотя, возможно, не та же дорога, другая). Казалось, перед тем как перемахнуть невысокую каменную изгородь сухой кладки, отделявшую дорогу от поля, пневмоглиссер собрался с силами, напружинился, словно лошадь.

– Ну, где тебя высадить? Мускус сказал: отвези, дескать, в город…

Понимая, что от усталости соображает из рук вон плохо, Шелк встряхнулся, сдвинулся к краю сиденья.

– А в подробности, стало быть, не вдавался?

– Точно так, патера.

Куда же ему хотелось бы? При этой мысли Шелк отчего-то вспомнил дом матери, толстые стены,