Продавец игрушек - Влада Ольховская

– Стоять! – крикнула Лира, когда заметила, что они отступают.

Но ее уже никто не слушал, а задержать транспорт она не могла, ей стало не до того.

Хорошо еще, что она сорвалась здесь, а не сразу у главной площади… Ховакан видел, что операторы добрались до цели, что транспорт двинулся с места. Роботы и не пытались толком его задержать, все их внимание сейчас было сосредоточено на Мастерах Контроля. Значит, у людей еще будет шанс спастись!

А у него и Лиры – нет. Ничего страшного еще не случилось, они пока даже побеждали, и все же… Дурное предчувствие, терзавшее Ховакана все эти дни, вдруг обернулось глухой, звериной тоской. Он понял, что это – всё… Это его финал. Сегодня, здесь, из-за чужой ошибки, без ответов на многие вопросы – начиная с вопроса о том, кто его убил.

Ховакан всегда боялся смерти. Не до дрожи и истерики, он был в состоянии подавить страх. И все же он признавал величие смерти и ту неизвестность, которая ожидает за ее чертой. Он не хотел исчезать, отчаянно не хотел, даже признавая, что рано или поздно придется. Но он был силен, он успокаивал себя тем, что сумеет получить побольше времени, бояться еще слишком рано.

И вот его время внезапно закончилось, и ему казалось, что у него внутри, в грудной клетке, там, где раньше билось сердце, образовалась черная дыра, поглощающая все дни, которых уже не будет…

Все это не означало, что Ховакан сдался, придавленный испугом, и бросился молить о пощаде. Нет, сражался он так же отчаянно, как и прежде. Он даже пытался убедить себя, что рано испугался. Он не ранен, Лира не ранена, а роботов остается все меньше. Они еще могут победить, продавец игрушек ошибся в своих расчетах! Но тоска не слушала его, не отпускала, продолжала выгрызать.

В какой-то момент победа даже показалась на горизонте. Ховакан устал и потерял с десяток «Птиц», Лира тоже вымоталась и лишилась одного из своих роботов. Но ведь и с мертвецами было покончено! Совсем как первый раз: они покрывали землю гротескным ковром из человеческой кожи и раздробленного металла. Звука не было, движения не было… да ничего больше не было.

Лира наконец посмотрела на него:

– Видишь? А ты зассал! Я говорила тебе, что мы справимся!

Она была весела, потому что победа всегда ее опьяняла. Скоро до Лиры дойдет, что она лишилась одного из роботов, да и транспорт уже не вернется. Тогда начнется крик… Если начнется. Если она успеет что-то понять. Ощущение, что время ускользает, никуда не делось даже с разрушением роботов.

Но Лира по-прежнему была настроена благодушно:

– Ладно, что уж с тобой поделаешь, пойдем… Нет!

Она махнула рукой, призывая Ховакана за собой в путь, и в этот самый момент робот атаковал ее. Не один из мертвецов, не добитых в битве, а ее собственный! Он бросился на нее, перехватил металлическими челюстями, как настоящее животное, сжал… И вот уже нет никакой руки, кровь бьет в воздух, а хищник отступает.

Лира, которой даже ссадины редко доставались, потому что она была действительно хороша, закричала, тупо глядя на кровоточащую культю. Ховакан тоже был шокирован случившимся, но он не позволил этому парализовать себя. Он перешел на контроль кодов – и обнаружил кое-что очень неприятное.

– Два твоих робота уже взломаны, остальных взламывают прямо сейчас! – крикнул он. – Лира, соберись!

Вот и все, что он мог – просто предупредить ее. Помочь – уже нет. Ховакан никогда не контролировал ее личных роботов, он не смог бы остановить процесс. Да и не до того ему было: кто-то точно так же взламывал прямо сейчас его «Птиц».

Так не должно было случиться. Не могло! Это посторонний код, чужой… Но как он тогда пробивается через их защиту? Да и потом, любых боевых роботов тяжело взломать, еще и созданных индивидуально для Мастеров Контроля, машины класса «Морф»… Это должно быть невозможно! Но кому жаловаться, если все уже происходит?

Лира все-таки не справилась. Она попыталась, однако попытки эти были робкими, ничтожными даже… Боль быстро ее переполнила, принесла неведомый ужас… А потом все было кончено. Роботы бросились вперед, на свою хозяйку, и она наивно попробовала отбиться от них голыми руками. Конечно же, у нее ничего не получилось – ни остановить их, ни даже замедлить. Они могли бы убить ее за секунду, если бы хотели… Впрочем, при чем тут они? У роботов не было ни желаний, ни понимания верности, они делали то, что велел им новый хозяин. Ну а ему, похоже, Лира не понравилась, и ее отчаянные, дикие крики наполняли ночной воздух еще очень долго.

Ховакан не смотрел на то, что с ней стало, не хотел, смысла не видел. Он как раз сражался куда успешней: он сразу понял, что потеряет часть «Птиц», это неизбежно, и разделил их, направляя тех, что ему подчинялись, на тех, которые переходили кому-то другому. Он все равно знал, что умрет, теперь находил этому подтверждения, но… Почему-то стало легче. Страх граничил с болью, когда Ховакан еще надеялся спастись. Теперь, когда он видел, что его судьба предрешена, на место ужаса и скорби приходила обиженная горечь…

И это – всё?

Вот это – всё, что ему отмеряно?

Нечестно как-то получается… Он не отступал, он сражался, и за это его убьют здесь, как животное, да еще и его собственными роботами? Убьют, сотрут из реальности, из его кожи сделают очередную маску для очередного уродца… И кто заметит? Для кого это будет иметь значение? Раньше Ховакану казалось, что он прожил уже очень долго, много сделал, со всем справился… Но как только его заставили обернуться, он обнаружил за своей спиной такую короткую дорогу… Линия на песке, которую вот-вот уничтожит ветер.

Это могло бы сломать его, как сломало Лиру, но он вдруг почувствовал вспышку чистой, ослепительно-белой ярости. Его заставят принять финал, но легко это не будет!

Он направил вниз всех оставшихся под его контролем «Птиц». Часть из них врезалась в его захваченных дронов, часть – в роботов Лиры, уже направлявшихся к нему. Ховакан прекрасно знал, куда бить, взрыв получился такой силы, что над поселком поднялся огненный цветок, перекинувшийся пламенем на ближайшие дома.

Взрывная волна подхватила Ховакана, отбросила, вжала в грязь. Прижгла болью, наполнила воздух запахом горелой плоти. Тошнотворным в любое время, а теперь усиленным осознанием того, что это горит его тело… Ему хотелось сдаться. Лежать здесь, кричать, скулить от боли, умолять