Ненормальный практик 6 - Отшельник Извращённый

Что ж, продолжу-ка своё дело. Не то ещё старикан заставит мечом махать, так неохота. Я ж даже не взял сменную одежду. А воевать ещё пару дней. Если уж и пачкаться, то в последний. ГРЁБАННЫЙ ЦИННИК В МОЕЙ ДУШЕ. Порой он оправдывает мои поступки такими мерзкими мыслями. Но что есть — то есть. Я действительно решил пойти арбалетчиком на эту битву, лишь по двум причинам. Первая — не бегать как угорелый, затыкая дыры в брешах и вынося особо опасных британцев. Проще снять их с арбалета, верно? Второе. Я правда не взял второй комплект зимней одежды. Не то, чтобы я жалуюсь на отсутствие лишних барышей, но да — жалуюсь. А что? Особняк сгорел. Эфириты уплыли с бабулей. До сих пор живу на те самые отпускные, что выдал Разин. Марьяна тоже оставляла чуток налички, но я всё спустил на болты, рюкзак, и прочее-прочее. Ещё и есть же надо было. В общем, хватит бубнеть и жаловаться на жизнь. Вставляю обычный болт из колчана. Прицеливаюсь на британского пехотинца. Выстрел. Труп. Перезарядка. Работа продолжается. Как будто ничего не произошло. Как будто никуда не уходил.

Олаф, меж схватками, оглядывается.

— Ты куда пропадал⁈

— В туалет, — коротко отвечаю, продолжая стрелять.

— Вообще оборзел! — тот от моей наглости даже расхохотался.

Продолжаю стрелять. Цель. Выстрел. Попадание. Перезарядка. Повтор.

Снова.

Снова.

Снова и снова.

Наконец, британцы откатываться. Снова организованно, под прикрытием стрелков. Отходят. Перестраиваются.

Вторая волна отбита.

Наш взвод ещё меньше. Всего восемнадцать человек. Половина погибла.

— Собрать… раненых, — хрипит Олаф. Голос севший, измотанный. — Медикам… передать. Мёртвых… сложить.

Помогаю.

Нахожу выживших, тащу на себе в тыл. Нахожу мёртвых, закрываю глаза тем, у кого открыты, складываю в сторону.

Работаю механически. Разум отключён. Кажется, из-за постоянной концентрации и сам подустал. Но делаю свою работу.

Короткая передышка. Ем хлеб. Пью воду из фляги. Проверяю арбалет — работает, тетива цела. Смотрю на небо. Ещё час и стемнеет.

Но британцы не стали ждать темноты.

Пошли в третью атаку. Вероятно, последнюю за сегодня. Бросили двадцать тысяч, если не больше. Пытаются сломить нашу оборону до наступления ночи.

Снова ревут рога. Бьют барабаны. Разносятся боевые кличи.

И снова ад.

Артиллерия лупит без остановки. Летят, не переставая, снаряды.

Взрывы.

Взрывы, взрывы. Земля дрожит, воздух воет.

Лучники поливают друг друга без передышки. Стрел так много, что темнеет небо.

— Прикрыться!

Контурщики держат барьеры изо всех сил, но стрел слишком много. Щиты мигают, перегружаются, падают. Практики выдыхаются.

— Барьер падает!

— Держи! Ещё немного!

— Не могу бля… Сил нет…

Рукопашная идёт по всей линии фронта. Яростная, безжалостная. Пехота дерётся насмерть, но наглые, упорные британцы прорываются в нескольких местах. Тут же бросают резерв на затык брешей.

— Третий батальон, вперёд!

— Закрыть прорыв на левом фланге!

— Не дать им пройти!

Снова крики. Снова стоны. Снова боль и смерть. Люди убивают друг друга со звериной яростью. Без благородства, без чести. Кто под руку попадёт. Главное — убить и не быть убитым.

— За Империю, сука!

— За Королеву, блядь!

— Не отступать! Стоять до конца!

— Прорываются мрази!

— Режьте их козлов!

Я же стреляю. Болты кончились давно. Использую подобранные стрелы. Имперские, британские, давно похер. Хер знает чей лук в руках. Стреляю. Снова. Снова. И снова. Сам уклоняюсь от стрел. Стал приоритетной целью. Уже семеро стрелков целенаправленно устраивали на меня охоту. Все семеро мертвы.

Британский лейтенант командует прорывом. Убираю его. Стрела в шею. Падает.

Практик создаёт барьер. Убираю.

Знаменосец поднимает упавшее знамя, пытается вдохновить товарищей. Пошёл нахер. Выстрел. Падает на знамя.

Стрелы кончаются. Все. Больше нет. Вокруг только мёртвецы, у них я всё уже подобрал, использовал.

Взвод… взвод теперь можно назвать десятком.

Только что прибежавший лучник с колчаном, полным стрел, не успевает приложить стрелу, как получает болт в сердце. Тук. И упал. Как и его лук вместе с рассыпавшимися по снегу стрелами. Подбираю.

Двое с седьмого уже каким-то образом сместились к нам. Оба прикрывают друг друга. Эфирный снаряд падает прям меж ними. Взрыв. Оба исчезают во вспышке эфира.

— Твою мать! Ваську и Гришу разнесло!

— Не смотри, блядь! Стреляй!

Лизка с Олафом держат щиты. Потные, мокрые, все в чужой крови.

— Держаться! — орёт та. — Ещё немного! Ещё немного!

Олаф рядом с ней поднимает чей-то меч, колет британцу в бедро.

— Не отступать! — рычит он. — Не отходить!

Британцы тоже бьются с отчаянием обречённых. Понимают — это последняя атака сегодня. Если не прорвут сейчас, придётся отступать и повторять завтра. А завтра имперцы подтянут свежие силы. Сейчас или никогда.

А потому давят, давят, давят всей массой. Не только в нашем секторе. Повсюду.

Где-то справа слышу крик:

— Прорвались! Они прорвали первую линию!

— Резерв! Нужен резерв!

— Держать! Любой ценой держать!

Поворачиваю голову. Вижу, как в трёхстах метрах справа британцы проломили участок обороны. Хлынули во вторую линию. Имперские резервы бросаются затыкать брешь. Завязывается схватка. Критический момент. Если прорвут там — покатится гребанное домино. Другие участки не выдержат. Оборона рухнет. Выцеливаю самых ретивых бритов. Первый. Минус. Второй. Минус. Третий. Четвёртый. Пятый. И их маленький очаг так и не разгорелся в бушующее пламя. Вовремя его погасил. Подоспел и резерв. Британцев отбрасывают, оттесняют назад.

И затрубили рога.

Протяжные, усталые.

— Возвращаемся на позиции!

— Отход! Организованный отход!

Британцы отходят. Стемнело. Они не успели. Не смогли. На сегодня конечно же.

Медленно, с боем, под прикрытием своих стрелков они отступают. Последние отряды отходят, не поворачиваясь спиной, готовые отразить преследование. Но преследования нет. Имперцы не двигаются с позиций. Все измотаны до предела. Все хотят одного — чтобы это, наконец, кончилось хотя бы на сегодня.

Бой затихает.

Перестрелка прекращается. В темноте не видно целей, стрелять бессмысленно. Последние британцы отступают за пределы досягаемости и исчезают в снежной мгле.

Кругом лишь одно — тишина.

Странная, оглушающая после многочасового грохота. В ушах до сих пор звенит, не переставая. Башка гудит. Тело ноет от усталости. Стою, тяжело дышу, смотрю вокруг. И всё что вижу — лишь кошмар. Тысячи тел разбросаны на снегу. Имперцы, британцы, все смешались в одну мёртвую массу. Воронки от эфирных снарядов зияют чёрными дырами, десятки, сотни ям, заполненных снегом, кровью и плотью. Лужи крови замерзают на морозе в красный лёд. Повсюду торчат сломанные мечи, древки копий, щиты. Поваленные и растоптанные знамёна. И стрелы. В снегу, в телах, щитах, целый лес тонких древков с оперением.

Сбоку раздаётся громкий голос офицера:

— Собрать раненых! Медики, вперёд! Проверить каждого!