Рассвет русского царства. Книга 2 - Тимофей Грехов

матери, подняла голову и улыбнулась, разделяя радость брата. Дети Марии Борисовны пришли полчаса назад и, чтобы не расстраивать Ивана, я попридержал подарок для старшей сестры.

Хоть девушке уже было двенадцать лет, но от Марии Борисовны я знал, что та ещё играет в куклы. Поэтому не стал мудрить и решил угодить и ей.

Я встал с лавки, убирая платок с опилками, и достал заранее спрятанную куклу.

— Держи, княжна, — улыбнулся я. — Только не корми её кашей, дерево разбухнет.

Девушка посмотрела на меня округлившимися от удивления глазами и прижала куклу к груди, просияв так, словно ей вручили полцарства.

— Спасибо, Митрий!

— А конь? — тут же переключился Иван, деловито осматривая всадника. — Ему же конь нужен!

— Конь сохнет, — кивнул я на подоконник, где стояла фигурка лошади. — И заметь, княжич, всадник с коня снимается. Хочешь — в атаку скачет, хочешь — в пешем строю рубится. Только раскрасить я их не успел. Угля у нас много, а вот с красками беда.

— Я сам! — загорелся Иван. — У меня есть краски! Мне дядька Михаил из Твери привозил! Я ему кафтан красным сделаю!

Мария Борисовна наблюдала за детьми с кровати. Состояние её настолько улучшилось, что вчера мы почти час гуляли на улице. Сегодня, правда, она проснулась уставшей, но это было нормально. Я чего-то подобного ожидал.

По-хорошему ей бы сегодня отдыхать, но каким-то образом… хотя правильнее будет сказать, что властью великокняжеской, меня прогнули и даже слушать не стали, когда дети решили проведать мать.

А пока мы, можно сказать отдыхали, в стенах Кремля происходили страшные вещи…

Вдруг дверь скрипнула, и в палату вошёл Ярослав. Вид у него был такой, словно он только что вернулся с похорон.

— Доброго здравия, Мария Борисовна, — глухо произнёс он, кланяясь.

— И тебе, Слава, — сразу посерьёзнев, кивнула она. — Иван, Настя, идите к нянькам. Вам пора обедать.

— Мама, — обратилась к Марие Борисовне, Настя. — Позволь мне остаться?

— Нет, — серьёзным тоном ответила мать.

Было видно, что Настя немного расстроилась, но спорить не стала. Как только дверь за детьми закрылась, Ярослав тяжело опустился рядом со мной на лавку.

— Ну? — спросил я, продолжая вертеть в руках кусок липы, хотя работа уже не шла. — Что там?

— Ужас, — коротко бросил Ярослав. — Дядя Вася с лица спал. Иван Васильевич лютует так, что бояре боятся глаза поднять.

Он помолчал, глядя в пол, потом добавил:

— Архиепископа взяли. Иону.

Мне ничего это имя не говорило. Только по названию должности я понял, что взяли кого-то из верхов церковной власти. Но вот Мария Борисовна знала и ахнула, при этом прижав руку к груди.

— Иону? Владыку Ростовского? — переспросила она. — Друга митрополита?

— Его самого, — Ярослав криво усмехнулся. — Оказывается, он знал. Не про яд, может быть, но про заговор. Про письма в Литву. Митрополит Феодосий, говорят, в ногах у государя валялся. Плакал, Христом Богом молил не трогать священнослужителя, грозил карой небесной.

— И что государь? — спросил я.

— А ничего, — Ярослав поднял на меня пустые глаза. — Сказал: «Если пастырь волкам ворота открывает, то он не пастырь, а предатель». И велел сорвать с него облачение и в железо заковать.

— Не простит он, — тихо сказала Мария Борисовна, глядя в окно. — Никого не простит.

— А Морозовы? — спросил я. Новости до нас почти не доходили. По факту я был лекарем Марии Борисовны, но также и её телохранителем. И, как я понял, меня настоятельно просили не покидать великую княгиню. Тут стоит оговориться про просьбу — я немного сгладил углы. Меня поставили перед фактом и всё. В общем, всё, что мы знали, было получено благодаря Ярославу.

Вот и сейчас я хотел узнать как можно больше.

— Григорий Васильевич всё подписал, — голос Ярослава дрогнул. — Всё, что дядя Вася спрашивал, и даже больше, лишь бы младших детей не трогали. Он… он сломался. Его даже пытать не пришлось толком.

— А Пётр? — спросил я и, кажется, наконец-то понял причину плохого настроения княжича.

Ярослав нахмурился. Мне было известно от него, что Пётр Морозов был его другом. Они вместе росли, вместе учились владеть саблей, Пётр должен был стать мужем его сестры Алёны. Для Ярослава это было не просто «дело государственной важности», это было предательство братства.

— В темнице, — выдавил он, — в соседнем помещении от отца.

Он резко повернулся к Великой княгине.

— Мария Борисовна… Мария… можешь…

— Что я могу, Слава? — её голос стал холодным.

— Попроси за Петра! — выпалил он. — Ну при чём тут он? Это всё отец его, старый интриган! Петька, он же молодой, он просто слушался отца! Он не мог желать тебе зла! Мы же с ним… он же Алёну любит!

Мария Борисовна смотрела на него с жалостью, но жалость эта была безжалостной.

— Ты думаешь он не знал?

— Откуда⁈ — вскинулся Ярослав. — Старики шептались по углам, а он…

— Нет, — перебила она его, не повышая голоса. — Он знал.

Ярослав замер.

— Я помню тот день, — продолжила Мария Борисовна, глядя куда-то сквозь стену. — Это было три месяца назад. Мне тогда только-только стало хуже, первые приступы начались. Григорий Морозов пришёл к Ивану, якобы проведать. И Пётр был с ним. — Она перевела взгляд на Ярослава. — Григорий тогда сказал: «Государь, есть лекарь чудный, итальянец Франческо, он многих на ноги поставил». Иван сомневался, не хотел чужака ко мне пускать. А Григорий всё лил тёплые речи ему на уши. И Пётр… — она сделала паузу, словно собираясь с силами. — Пётр подошёл тогда, поклонился мне и сказал: «Мария Борисовна, доверьтесь батюшке моему. Франческо — великий лекарь, он боль, как рукой снимет». Он смотрел мне в глаза, Слава, и улыбался. Он знал, кого они мне советуют. Он знал, что Франческо — человек Менгдена. И он уговаривал меня принять смерть из его рук.

В комнате повисла тишина. Слышно было только, как за окном каркает ворона.

Мы уже знали, что первую порцию яда Мария Борисовна получила от ключницы. Но потом отраву подсыпал уже сам Франческо, а ключница Дуняша просто контролировала, как Великая княгиня его принимает.

Ярослав сидел, словно громом поражённый. Вся его защита, вся вера в друга, в «невинную жертву обстоятельств», рассыпалась в прах. Одно дело подчиняться отцу. Другое — лично, с улыбкой, подводить женщину к гибели.

— Он… — прошептал Ярослав. — Он стоял и улыбался?

— Да, — ответила Мария. — И когда мне стало хуже, он тоже приходил. Справлялся о здоровье. С той же улыбкой.

Ярослав медленно поднялся. Его шатало.

— Прости, — хрипло сказал он. — Прости, Мария Борисовна. Я… я не знал.

Глава 19