Рассвет русского царства. Книга 2 - Тимофей Грехов

Третьего… Четвёртого. Верёвки скрипели, тела качались на ветру. Франческо дель Кастелло кричал что-то по-итальянски, молил о пощаде, клялся Папой и Богородицей. Тогда ему заткнули рот тряпкой и вздёрнули как остальных. Затем была ключница Дуняша…

Архиепископ Иона перед смертью запел молитву. Голос у него был сильный, несмотря на пытки. Но верёвка оборвала песнь.

Почти полчаса длилось это действо.

— Вот и всё, — выдохнул Шуйский, когда последнее тело перестало биться. — Конец роду Морозовых.

— Не всем, — возразил Тверской. — Дети остались.

— Дети — моя забота, — тут же сказал Шуйский. — И больше не будем об этом.

Толпа начала расходиться. Представление закончилось. Кто-то обсуждал казнь, кто-то молча шёл прочь. Жизнь продолжалась.

— Пойдём, — Шуйский тронул меня за локоть. — Великий князь велел быть в тронном зале, как только всё закончится.

Мы спустились с помоста, пробираясь к Кремлёвским воротам.

* * *

(От авторов: Дорогие читатели, мы понимаем, что в реальной истории следующие события были маловероятны и поэтому специально подготавливали почву, для нижеописанных событий)

В тронном зале было тепло. Контраст с грязной, воющей площадью бил по нервам.

Иван Васильевич сидел на троне, но не в парадном облачении, ссутулившись и сцепив пальцы в замок.

У стен по обе стороны от него стояли бояре и внимательно смотрели на меня. Также я заметил слегка полноватого старика с большим золотым крестом на груди. Судя по всему, это был митрополит Феодосий.

Иван долго смотрел на меня. Он словно взвешивал, решая…

— Ну что, Митрий, — наконец произнёс он. — Дело сделано. Враги наказаны. Жена моя, молитвами твоими и Божьей милостью, на ноги встала. Вчера уже сама до церкви дошла, свечку поставила.

— Рад слышать, Великий князь, — поклонился я.

— Рад он… — Иван хмыкнул, но глаза его оставались холодными. — Ты мне вот что скажи, лекарь. Ты ведь понимаешь, что знания твои — сила великая?

Я напрягся.

— Понимаю, государь.

— Коли понимаешь, то слушай мой указ. — Иван подался вперёд. — Я даю тебе трёх отроков. Будешь учить их всему, что знаешь сам. Как раны шить, как отраву выводить, как зелья твои варить. И про «заразу» эту невидимую тоже расскажешь.

— Как прикажешь, Великий князь, — как можно благодушнее ответил я. — Только позволь отроков я сам отберу. Мне нужны те, у кого руки не трясутся и голова не только умеет есть, но и думать.

Иван нахмурился. Ему не сильно понравилось, что я условия ставлю, но вскоре лицо его разгладилось и он одобрительно кивнул.

— Добро. Сам выберешь. Теперь о другом.

Иван Васильевич встал и спустился с возвышения, подошёл ко мне вплотную.

— Ты мне нужен здесь, в Москве, при дворе. Лекарем будешь главным… Жалование положу такое, что бояре завидовать станут. Дом дам каменный. Только служи мне, Митрий.

Предложение было щедрым.

Но всё моё нутро кричало, что если останусь, то проживу тут недолго. Что это не мой путь! Я не достигну того, чего мог бы сделать в своей второй жизни. Москва — это интриги. Это зависимость от настроения государя.

— Прости, Великий князь, — твёрдо сказал я, — но прошу тебя — отпусти домой.

В зале повисла тишина. Шуйский за его спиной, кажется, перестал дышать. Тверской удивлённо выгнул бровь.

— Не можешь? — наклонил голову Иван. И я стал догадываться, что он предвидел мой ответ. — Или не хочешь?

— И то, и другое, государь.

Иван молчал минуту.

— Знаю я, чего ты хочешь, — вдруг усмехнулся он, и улыбка эта была похожа на оскал. — Воли хочешь. Сам себе хозяином быть хочешь. Умный ты, Митрий. Слишком умный для простого сына десятника.

Он развернулся и пошёл обратно к трону, но не сел, а остановился рядом с митрополитом.

— Так я и думал, что ты откажешься. Гордыня в тебе говорит. — И чуть громче, так, чтобы все слышали, с уважением добавил. — ПОРОДА!

— Порода? — раздались шепотки со всех сторон.

Я сделал вид, что не понимаю о чём он, но это было не так. Началось представление, в котором мне нужно было отыграть свою роль правильно.

— А ты думал, я не проверю, кто ты таков? — и тогда Иван кивнул Феодосию. — Откуда взялся такой самородок?

Митрополит шагнул вперёд. В руках у него была толстая книга в кожаном переплёте с металлическими застёжками.

— Я попросил владыку Феодосия проверить церковно-приходские книги, — продолжил Иван, и в его голосе зазвучали торжественные нотки, — и архивы старые поднять, и знаешь, что написано в них?

Я отрицательно покачал головой, и тогда Великий князь посмотрел на митрополита.

— Тебе есть что сказать, Феодосий?

— Да, Великий князь, — проскрипел старик, открывая книгу на месте, заложенном шёлковой лентой. Пальцы его, унизанные перстнями, дрожали. — В летописи Софийского собора, в записи за лето 6772 от Сотворения мира… — Он откашлялся и начал читать нараспев. И у меня было время быстро посчитать о каком годе он говорит.

— «То есть за 1264 год по новому счёту», — отнял я пять тысяч пятьсот девять лет.

Тем временем митрополит продолжал.

— … значится боярин Иван Семёнович Строганов, что служил в Киеве у князя Даниила Романовича Галицкого. У него был внук — Осип Иванович. А у Осипа — сын Григорий'.

— А в книге венчаний за 1448-й год, — продолжил Феодосий, перелистнув страницу, — есть строка: «венчан Григорий, сын Осипов, на Дарье, а восприемником (крёстный) у него был Яков Иванович, племянник боярина Ивана Семёновича».

Митрополит захлопнул книгу.

— Всё сходится, Митрий Григорьевич, — произнёс Иван Васильевич, глядя на меня с победным видом. — Отец твой, Григорий, хоть и обеднел и в десятники пошёл, но кровь в нём благородная! Род твой от того самого Ивана Семёновича Строганова. Очень древний род и знатный.

Я стоял, открыв рот, продолжая отыгрывать свою роль. Всё, что сказал Митрополит, была наглая, но при этом красивая ложь.

Мне было доподлинно известно, что Григорий был простым воякой. Никаких Строгановых там и близко не лежало. Иван просто легализовывал меня. Подался мольбам Марии Борисовны, и выполнил, что она от него хотела. И он создал дворянина, прямо на глазах у всех.

— Ты понимаешь, что это значит? — спросил Иван Васильевич, наслаждаясь моим мнимым замешательством.

Я медленно кивнул.

— Понимаю, государь.

Это значило, что я больше не никто. Я — Строганов. У меня есть герб, есть предки (пусть и выдуманные митрополитом по приказу князя), и есть право на землю и власть.

— Ну? — Иван прищурился. — Признаёшь ли ты родство своё? Готов ли принять имя предков и служить мне, как подобает дворянину?