Восьмой район - Алиса Аве

ходить. Калеб часто брал девочку на работу, а Карен прогуливалась с ней вдоль улицы, проходя у дома соседки Люсинды по три-четыре раза. Малышка складывала из кубиков трехсложные слова, самостоятельно подключалась к Миражу и кусала младшую сестру. Они родились в одно и то же время согласно договору, но Кассандра обгоняла сестру в развитии. Анита едва могла сама сесть, плохо усваивала питательную смесь, просыпалась по ночам, ревела, требуя внимания. Мираж, прекрасно заменяющий младенцам физический контакт, установить не удалось, Аниту приходилось развлекать. Карен гуляла со стандартной дочерью на задней лужайке, Анита спала в парящем в метре над лужайкой модуле. Карен отключала Мираж, чтобы Калеб не установил видеосвязь, брала дочь на руки, напевала глупые песни на ушко. Так Анита спала час, а то и два. Карен целовала складку исправленного операциями носа, пока Кассандра увлеченно распределяла картинки в развивающей программе Миража.

Я кричала Карен: «Твое счастье – иллюзия! Спроси у Калеба, что он узнал!» Она тревожно озиралась, словно слышала.

Калеб отныне стойко ассоциировался в моем сознании с Зеноном. Иногда я подмечала схожесть – нервные губы, привычку прикусывать нижнюю от волнения. Калеб сжевал тонкую кожицу, получив доступ к информации. Повышение в должности они с Карен праздновали в модном ресторане S’Dali, где вид еды не соответствовал ее вкусу. Карен заказала стейк, восхищалась тающим во рту мясом со вкусом мангового шербета. За сверкающими неоном зубами прятались гнев и страх. Я, подглядывающая и со стороны, и изнутри, отчетливо видела его настоящие эмоции.

Впервые в жизни Калеб понятия не имел, как поступить, Карен он ничего не рассказал. С рождением детей она растеряла остроту реакции и умение принимать взвешенные решения. «Я» Карен сместилось на «мы», причем в «мы», к удивлению, не вмещались ни он, ни Кассандра – их правильная дочь. Карен прятала Аниту в доме вовсе не от стыда, а как самое дорогое сокровище. Рассказать правду значило дать ей оружие, подтолкнуть к большей защите маленькой уродины. Умолчать – освободиться, позже или раньше, от пятна неудавшегося эксперимента. Калебу повсюду мерещились снисходительные взгляды и ироничные шепотки. Даже в элитном закрытом ресторане он чувствовал: все знают, у них стандартный ребенок, родившийся с дефектом. Более того, неудачный ребенок живет не для того, чтобы доказать, что стандартные могут быть равной частью откорректированного общества, о чем просят активисты движения за разрушение стены между городом и Восьмым районом. Наоборот. Он нужен, чтобы показать: стандартные – сплошь дефектные, им никогда не покинуть границ ущербных тел и ущербного района. Ни им, ни их родителям. А семья Дэвис, чей ребенок выжил в результате эксперимента, исключение – пример того, как быть не должно и никогда не будет. Идеальные лица посетителей ресторана, коллег на работе, людей на улице, в тенистом пригороде, куда Карен вывозила обеих девочек «подышать», и даже в Мираже гласили: «Вы из ряда вон! Мы терпим ваше отродье, потому что партия добра, партия дает шанс каждому!»

Калеб получил должность президента Департамента распределения пищевых ресурсов, новый пост открыл доступ к старому проекту «Декоративные дети», положившему когда-то начало их славному обществу. Оттого клубнично-ароматный буйабес елся как обычный суп, люди вокруг воспринимались демонами, пожирающими собственные души, довольная Карен выглядела идиоткой, трясущейся над силосной кучей вместо редкой жемчужины. Дрожать следовало над Кассандрой.

Когда я вместе с Калебом прочитала отрывок из большого доклада о декоративных детях, я долго смеялась, до тех пор, пока в палату не ворвались медики и не погрузили меня в глубокий сон.

«Процедура коррекции, помимо устранения дефектных генов, включает редактирование нейромедиаторов, отвечающих за способность сдерживать эмоциональные порывы, передней поясной коры головного мозга, ответственной за волеизъявление и воплощение желания в действие, соматосенсорной коры – центра проявления таких чувств, как нежность, сострадание, утешение и сплоченность, также правого полушария мозга с зоной творчества. Установленные манипуляции призваны устранить нежелательное проявление свободы воли, умения делать выбор, подавить агрессию особей обоих полов. Проведение исследований в данной области способствует развитию общества в утвержденных рамках».

Я лицезрела эти рамки на верхних ярусах, Ковчег перенял старые технологии и успешно использовал для корректировки уже взрослых людей. Обидно: идеальный мир Карен оказался таким же хрупким и лживым, как и мой собственный. Лоск сполз с холеных щек Калеба, изумрудные глаза потемнели. Он весь сдулся.

Под полным текстом доклада стояла подпись: Дара. Мы произнесли имя одновременно: Калеб – рассеянно, я – с ужасом. С подписью мелким шрифтом значилась должность: инициатор проекта.

– Сволочь, – прохрипел Калеб.

Я знала единственного Дару в этой истории – корректора Кира. Он не мог написать подобного: корректор Кир попал в проект, когда общество уже жило по его основам. На момент написания основных принципов Киру было лет десять. Но там значилось: «Дара – инициатор проекта». Неужели человек, с которым корректора познакомил директор Perfectum, руководитель «Декоративных детей», приходился Киру родственником? Как мог один не знать другого?

Головоломка родственных связей Кира терзала меня меньше, чем поступок Калеба вечером открывшегося мне дня. Он долго разглядывал Аниту, самозабвенно жующую силиконовую погремушку, затем положил на маленькое личико подушку, нажал. Погремушка запищала громче девочки. Подушка сползла, Калеб вышел. Анита цеплялась за жизнь, плакала, взывая к Карен. Кассандра сложила из кубиков: «папа – президент». Верхний кубик положила криво, и в этой кривизне сосредоточилась вся жизнь семьи Дэвис. Жене о своем поступке Калеб не сказал ни слова. Как и о поездке на следующее утро.

Он стоял у огромных ворот Восьмого района. Мобиль оставил за лабиринтом ограждений. Сетчатый кордон изгибался петлями и все длился, словно показывая: явиться в Восьмой район – плохая идея. Но Калеб получил разрешение, через Мираж он направил в пропускной сенсор соответствующие документы. «Проект „Декоративные дети“, – сообщил ему голос из раскрывающихся ворот. – Допуск второго уровня».

Экскурсию по Восьмому району Калебу проводил широкоплечий человек, лицо которого скрывал зеленый шлем. Я усмехнулась – наверняка медик, даже оттенок защитного костюма такой же, как у медиков на Ковчеге.

– Меня назначили вашим сопровождающим, – сказал он, не сняв шлема, не протянув руки в знак приветствия. – Допуск позволяет вам осмотреть основную зону. У нас есть полтора часа. При необходимости я отвечу на некоторые ваши вопросы.

– Я смогу пообщаться с местными обитателями?

– Только с запрошенным объектом.

Они шли пешком. По улицам не сновали мобили, не ползли дорожки, где пешеход мог отдохнуть, не ходили люди. Дома, коробки в пять или семь этажей, прижимались друг к другу, темные окна таращились на Калеба. Черные, словно обгоревшие деревья грозили небу голыми ветвями.