Восьмой район - Алиса Аве

Ни фонтанов, ни сверкающих витрин магазинов. Все походило на игру в Мираже, Калеб по вечерам иногда засиживался в ней. Герой там шел по вымершему городу, и внезапно на него накидывались мутировавшие чудовища. Наверное, ее и создали на основе Восьмого района.

Зеленый шлем не разговаривал, шел чуть впереди. Калеб вертел головой. Переживал, что все здесь вымерли.

«Не вымерли, – подсказывала я. – Еще нет».

Дома ожили. То в одном, то в другом окне Калеб стал замечать свет. В конце длинной улицы показался прозрачный куб, похожий на релаксационную станцию. В нормальной части города в таких можно погрузиться в особый оздоровительный сон ровно на десять минут, он заменяет полноценный ночной отдых. Здесь на кубе горели слова: «Медицинское обследование».

– Что это там? – поинтересовался Калеб.

– Медицинские специалисты города не обслуживают Восьмой район. Если жители не справляются с помощью собственных врачей, они могут обратиться в одну из подобных станций. Робот возьмет анализы, запишет жалобы, составит анамнез. Далее мои коллеги заберут больного в случае необходимости.

Из ближайшего к кубу дома вышла женщина, одетая в длинное пальто, полы которого волочились по земле. К ней прижимался ребенок. Мальчик или девочка – не разобрать. Калеб ускорил шаг. Женщине оставалось пройти до станции несколько шагов, но она остановилась, огляделась. Спрятаться за домом Калеб не успел, да и зеленый шлем не сбавил скорости. Женщина увидела их и поспешила назад.

– Почему она ушла? – не удержался Калеб. – Ведь кто-то из них болен, а может, и оба.

Медик не ответил.

Дальше они попали в поток жителей Восьмого района. Люди расступались, освобождая путь медику и чужаку, но Калеб все равно вжал шею в плечи и то и дело тер нос, борясь с желанием зажать его. Он давным-давно не чувствовал запаха толпы. Неприукрашенного, не залитого гигиеническими средствами, духами и особыми синтетик-маслами, подстраивающими аромат под настроение человека. Люди терлись друг об друга так же, как их дома. Напирали, толкались, возмущались. Все они шли к площади. Медик потянул Калеба направо, наперерез толпе. Их не оглядывали. Но когда они прошили поток, чтобы завернуть за угол очередного дома, позади воцарилась тишина. Калеб обернулся: вся толпа стояла и смотрела на него.

– Нам сюда, – позвал зеленый шлем. – Не останавливайтесь.

Тишина разрушилась, люди пришли в движение. Калеб вошел в дом.

На лестнице с первого этажа воняло гнилью. В углу у двери валялась чья-то сумка – источник вони. В ней лежали продукты: картофель, яблоки, какая-то выцветшая зелень. Все в слизи, в ворсинках плесени, в темных пятнах.

– Куда они все шли? – спросил Калеб, прижавшись к стене, чтобы запах гниения не добрался до него, не прилип к коже.

– Гуманитарный день. Выдается паек.

– Паек?

– Еда.

Медику явно не нравилась роль сопровождающего.

– Там на входе валяется паек, – тихо сказал Калеб.

– Да, – ответил медик.

Они проходили третий этаж. Четыре темно-серые двери, на каждой фамилия. Из-за двери с надписью «Берри» раздался громкий смех. Калеб зашагал бодрее.

«Раз смеются, не все так плохо, правда?» – сказала я мысленно.

– Если здесь так плохо с едой, я могу помочь, – не унимался Калеб. – Я руководитель Департамента распределения пищевых ресурсов.

– Мы осведомлены о вашей должности. Департамент не осуществляет поставки в Восьмой район. Кому, как не вам, знать об этом.

Калеб вытянул губы вперед, надулся. Медик не проявлял никакого уважения.

Нужная дверь располагалась на четвертом этаже, под фамилией Милнер. В Карен Милнер Калеб влюбился если не с первого, то со второго взгляда уж точно – в ее улыбку, яркие глаза и абсолютную неловкость во всем. Начиная от походки, заканчивая приготовлением яичницы, когда она неожиданно раз в полгода заявляла, что сможет приготовить хоть что не хуже умной кухни. О Питере Милнере Калеб тогда ничего не знал. А потом и вовсе подчистил родословную Карен в Мираже.

– Ты вернулась! – Питер Милнер открыл дверь с радостным восклицанием, кулак медика завис в воздухе.

Милнер отшатнулся. Но дверь не закрыл. Сжимал ручку и часто моргал.

– Питер Милнер. Поступил запрос на контакт. Вы не вправе отказаться, – отчеканил медик. – Запись разговора будет сохранена.

– Кто вы? – спросил Питер.

Брюки его покрывали почти такие же пятна, какие были на продуктах, отчего-то забытых в пакете.

– Я от Карен Дэвис. Я… я муж Карен Дэвис. Мне нужно с вами поговорить.

Что-то зашуршало позади Питера. Он опустил голову и положил руку на светловолосую голову сына, который едва доставал ему макушкой до середины бедра. Сына, слишком маленького, чтобы быть тем самым ребенком, из-за которого брат Карен отказался от нормальной жизни.

О чем говорили Калеб и Питер, узнать мне не удалось.

– Эй, Х-011, в хвост!

Зачем ему брат Карен? Калеб кичился своей генетически выверенной семьей, а тут сам пришел в Восьмой район, не боясь замараться. Я натолкнулась на одну из девчонок и поняла, что уже не в лаборатории и даже не в столовой. Вокруг меня чаще был мир Карен, чем коридоры и отсеки Ковчега, по которым в последнее время я передвигалась на полном автомате.

– Живее ногами передвигай! – Окрик повторился.

D-800 расталкивал девочек, чтобы разглядеть причину задержки. Брови его толстыми мохнатыми гусеницами сползли к переносице, он меня терпеть не мог, о чем красноречиво свидетельствовала брезгливая рожа.

Я все же перешла в среднюю группу. На голове у меня снова появились волосы и привычка чесать ладонь о короткую поросль.

Если бы это вопил Стиратель, мне бы досталось по коленям или бедрам. Демон же девчонок не бил, придумывал иные способы наказаний. Следить за порядком в средней группе назначали кого-то из старших детей противоположного пола, нам достались Демон и А-097, Большой А. Они сменялись с А-765 и небезызвестным Т-022. То, что я не выхватывала от второй пары, с лихвой компенсировала первая. Демон старался особенно. Превышать разумные нормы ему не разрешали, но разумность отключалась во время наказания. Он дотрагивался до выбранной жертвы и раскалялся. Кожа дымилась, чернела, если мазь не наносили сразу, оставались жирные извилистые шрамы. У меня такой мог бы красоваться на лице, вокруг правого глаза, если бы медики не сочли это явным уродством. Демону сделали выговор, и ожоги стали появляться в основном на предплечьях.

Демон чудесно общался с Кью. Он ходил в любимчиках, она доносила на всех и каждую. Благодаря ей из младшей в среднюю группу перешло тридцать пять девочек, небывалый минимум выживших. Кью ковырялась в наших мыслях, нагло выворачивала полученное и мчалась докладывать. Поговаривали, она общалась с Лидером, но я считала, что Кью сама распускает эти слухи.