Восьмой район - Алиса Аве

– Ма, давай уже скорее.

– Лежишь – лежи, не торопи меня.

Рыбки рассыпались во все стороны, я вскочила. Так просительно разговаривал только Том, а осаживала его, выделяя каждую «о», только мама. Душевая оказалась разминкой, куб принес меня к родным.

Том обнимал Хану. Они лежали на белоснежном диване, застеленном мохнатым пледом кислотно-зеленого цвета, тихо шептались, прижавшись нос к носу. Желания подслушать их шепот не возникло, я наблюдала за мамой. Она расставляла на столе разделенные на секции тарелки. Полумесяцы, лепестки, чаши – всевозможные формы соединялись между собой, образовывали настоящие цветы, полные дымящихся кусочков мяса, сочной зелени, аккуратно нарезанных фруктов. Как отличались эти блюда от тех, что выдавали нам. Даже видом такой еды можно наесться, надышаться ароматом, позволить пряному теплу заполнить каждую клетку организма. Я схватилась за спинку стула, мама не заметила. Передвигала свою композицию по черной мраморной столешнице, отступала, склонив голову, играла. Рядом поставила длинноногие разноцветные фужеры, сложила яркие салфетки. Когда ты научилась этому, мама? Когда ты научилась наслаждаться?

Марк лежал на груде подушек. В детстве он часто падал со своей полки, один раз сломал руку, мама стелила ему на полу. Макс дразнил его, говорил, что брат ведет «половую жизнь». Мать тогда шипела на своего любимчика. Одной рукой Марк теребил кисточку бархатной подушки, другую повернул ладонью к себе. На ладони двигались розоватые человечки, я расслышала гневные тирады. Голограммные герои выясняли отношения.

– А где Макс? – спросила я, поняв, что одного брата не хватает. Вопрос отскочил от красочных стен.

Они не обернулись. Я повторила громче. Никакой реакции. Они не замечали меня. Я что, заразилась у Зенона невидимостью? Мама наконец наигралась с тарелочками, накрыла на четверых. Не учла Макса. Может, он попал в опалу у нашего семейства? Занял мое место. Ножки стула взвизгнули, я протащила его по прозрачному полу, спугнув стайку красных рыбок. Они укоризненно вытаращили и без того выпуклые глазки.

– Ну вас, – сказала я рыбкам и уселась. Подтянула стул с тем же скрежещущим звуком. Моя родня выбирала приглянувшиеся блюда.

– А каши нет? – я качалась на стуле.

– Есть новости? – спросила мама у Тома. Протянула ему мясную тарелку, приняла из рук зелень.

– Какое почтенное семейство! – восхитилась я. – Не теряетесь в масштабах этих апартаментов? Вспоминаете наш гроб, где унитаз возвышался рядом с кухонным столом?

– Нас внесли в список, – вместо Тома ответила Хана. Она широко улыбалась, и неожиданно мама улыбнулась ей в ответ:

– Какое счастье!

– Ты ли это, мама? – я вцепилась в тарелку с жарким. Для тарелки я была вполне осязаема, руки не прошли насквозь, секция с мясом не упала на пол. Что за аромат! Уплетая жаркое, я подтягивала все, что стояло рядом. Родственнички не замечали и этого.

– Поблагодарим за наше счастье Макса, – провозгласила мама.

Я подавилась куском картошки.

– О, конечно, мама! – В зубах Ханы застрял кусочек зелени.

– Мама? – я закашлялась. Картошка застряла в горле. – Серьезно?

– Без него мы бы ни за что не получили разрешения, – Хана сияла. – Ресурсы города ограниченны.

Оттого ты так рьяно налегаешь на еду, Хана? Можно подумать, это ты провела год на каше, ешь за двоих.

Том смотрел на Хану с умилением, мама – снисходительно.

– Он умеет хорошо устроиться, – сказала она.

Маму переполняла гордость за любимчика. Макс в самом деле умел находить выход почти из любой ситуации, он приспосабливался, семья подтягивалась за ним.

– И куда он пристроился на этот раз? – завопила я.

Они скользили по мне взглядами. «Пустое место, пустое место, ла-ла-ла, – частенько пел Марк, – Яра – выгребная яма…»

– Любое расположение не вечно, – выпалил Том и тут же засунул в рот полную ложку.

– Поэтому надо брать, пока дают, – отчеканила мама.

– Вам не поставили блокираторы, – осенило меня. Старший Стиратель соврал. – Что такого в Максе, что вас обошли стороной?

«Не в Максе, – шепнул мне темный уголок души. В желудке что-то шевельнулось, еда попросилась наружу, – причина в тебе. Они должны быть такими, как всегда, твоей родной семейкой, чтобы ты сделала правильный выбор». Почему-то голос, всколыхнувший содержимое желудка, шептал ехидными интонациями Кью. Вот только ее сейчас не хватало.

– Ты понимаешь, что они проверят ребенка? – спросила мама Хану.

Я окаменела. «Поставили в очередь. Дали разрешение»… Совсем как Карен давным-давно. Хана в самом деле ела за двоих!

– Ну… – Хана нервничала, – не думаю, что он заинтересует их. Он ведь не… Яра же вам не родная.

Жаркое вылетело изо рта, обрызгав стол. Я задыхалась, как рыба, выброшенная на берег. В этот момент они все как один посмотрели на меня. Мне почудилось, что где-то вдалеке заиграла мелодия, невидимые пальцы перебрали клавиши рояля и замерли, оборвали мотив на резкой неверной ноте. Отзвук фальши лопнул в воздухе.

– Ты! – выдохнула мама. Лицо ее перекосилось. Я вспомнила, что по щеке от правого глаза к подбородку у мамы проходил шрам. Как я упустила такую значительную деталь!

Память смазала их образы, лишила черт, за которые я их любила. Или не любила. В появлении того шрама мама тоже винила меня. Хотя это Марк украл яблоко и оказался настолько глуп, что прибежал сразу домой, вместо того чтобы петлять между домишками. Зазубренный нож хозяина яблока легко резал животы крысам, что говорить о тонкой яблочной кожуре или коже на мамином лице. В шкафу, где мы с братьями спрятались, нестерпимо пахло плесенью. Чихала я всегда от души, звонко, громко. И осталась со вспухшим отпечатком ладони на щеке вместо дольки злополучного яблока.

Но шрам исчез, на вытянувшемся мамином лице не осталось даже морщин.

– Яра! – Хана отлипла от Тома, кинулась ко мне, схватила за руку, прижала к груди, – я так рада тебе!

Хана всегда отличалась бойкостью. А может, ей просто легче переступить через себя – нас не связывало кровное родство. Она всего раз окунула подругу в зловонную яму, в отличие от родных, погружавших меня туда день ото дня.

Ее золотые волосы завораживали, свет отражался в гладких прядях, лежащих на плечах мягкими волнами. Солнце Ковчега пролило на Хану свои лучи. Внизу она собирала волосы в пучок, уныло висевший колечком на затылке.

– Поздравляю тебя, – слова выходили с трудом, – ребенок. Ковчегу не хватает детей.

– Чудесное место, – затараторила Хана, она не расслышала иронии. – За нами прислали транспортник, определили отдельные комнаты. Представляешь, у меня, – она шумно втянула воздух, – у нас с Томом личная комната. Выдали новую одежду, – Хана повела бедрами, короткое белое платье всколыхнулось, – кормят три раза в день. И десерты