Чёрная печать империи - Анастасия Разумовская

Шаховской выпрямился, посмотрел на неё поблёскивающими в темноте глазами. Усмехнулся.

– На всех, Дарья Романовна. Ничего особенного. Просто отвечать на мои вопросы. Честно и откровенно. Я хочу знать, что происходит в Особом. И не только в нём. Вам не нужно будет специально подслушивать или подглядывать. Достаточно просто не лгать и не скрывать от меня того, что увидели и услышали.

Щёки запекло.

«Жандармерия это семья», «сам погибай, а товарища…»… «Я так и не стала им товарищем, – подумала Даша. – Едва со мной случилась беда, и все сразу сделали вид, что меня никогда не было в Особом. Даже Лёша между борьбой за меня и трусливым желанием спрятать, выбрал второе. Я сделала не меньше него, но я – лейтенант, а Баев скоро получит майора». Без влияния Шаховского, Даша понимала это, женщине никогда не подняться выше. Не то, что получить чин майора, или – совсем фантастика – полковника, но даже капитаном не стать. Хоть убейся на заданиях. Разве что каким-то особенным способом лично спасти жизнь императора.

– А если я не соглашусь? – хрипло уточнила она и поднялась.

– Если вы откажетесь или если согласитесь и попытаетесь обмануть... что ж. Вы мне импонируете, Дарья Романовна. Я вижу в вас большой потенциал. И, пожалуй, вот так сразу я не готов от него отказаться. Мы продолжим игру. Не хочу вас пугать или угрожать вам. Вы ведь всё сами понимаете, разве не так? Уверяю, то, что было до сих пор, всего лишь детские шалости заскучавшего бога. Дальше будет интереснее.

Даша отвернулась. Подошла к окну и уставилась в темноту. Где-то там волновался Финский залив. Мерцали огни города. Кронштадт? Значит, окна выходят на восток?

– Доносить – бесчестно, – устало заметила девушка.

– Спать с чужим мужем – тоже.

– Ах, оставьте ханжество.

– Что есть честь, Дарья Романовна? Вы хоть сами это понимаете? Впрочем, извольте: ввиду вашей сентиментальности и привязанности к одному конкретному индивиду, я освобожу вас от обязанности доносить на него. Кажется, близкие родственники даже на суде свободны от показаний против преступника. Остальные вам никто. И вы для них – никто.

Диван скрипнул, видимо, князь тоже поднялся.

– Честь, долг, благородство, любовь, нравственность, что это как не основания для манипуляций? Вы ведь уже не юная курсантка, верящая в параграфы учебников и продажные речи учителей? Во все эти лозунги на плакатах в столовой? «Сам погибай, а товарища выручай», – издевательски процитировал князь. – Крайне полезная штука для манипулирования народными массами. «Жандармерия – это семья», «и все как один умрём в борьбе за это».

Она почувствовала его дыхание на затылке и вдруг покраснела, вспомнив, как князь массажировал ей плечи и шею в пабе. И… и кажется, Даша стонала. «Да провалиться ему пропадом!»

– Вы не верите во всё это? А тогда, Галактион Родионович, во что вы верите сами?

– В жизнь и смерть, – хрипло ответил он почти сразу. – По сути, только они являются правдой.

– По-вашему, солдат, погибающий за родину, закрывающий своей грудью товарищей от амбразуры… глупец?

– Нет, – шепнул он, и девушка вздрогнула, осознав, что его губы совсем рядом с её ухом. – Это естественно. В природе всё происходит так же. Есть, например, утки-смертницы, которые каждый раз при опасности взлетают последними в стае. Их смерть – жизнь для других. То же и в стае волков. То же и у пчёл. В любой стае есть смертники. Их гибель – выживание для остальных.

– Но этот смертник, конечно, не вы?

– Не я.

Даша резко обернулась и увидела золотые глаза совсем рядом: князь наклонился почти к самой её голове. Девушку била дрожь.

– Ваш отец погиб в Курске. А вы…

– Это было глупо. Нерациональное расходование потенциала.

– А в Иркутске… Вы сдали город, чтобы сохранить свой потенциал? – прямо в его лицо выкрикнула Трубецкая.

– Я не был в Иркутске в день падения города. Иначе он бы не пал. Почему вы так упорно пытаетесь разговорить меня про моё отношение к иркутской трагедии?

Девушка не увидела смысла скрывать:

– Агриппина сказала, что её сестра вас шантажировала…

Князь мягко рассмеялся.

– Бедная девочка.

– Не смейте!

– Бедная глупая девочка! Я участвовал в иркутской трагедии лишь как ликвидатор последствий. Только и всего. Обороной руководил полковник Хованский. Дмитрий Ерофеевич.

– Вы лжёте. Агриппина слышала…

– ... колокольный звон.

– Вы убили её, когда она начала говорить про Иркутск.

– Вот как? Любопытно, – прошептал Шаховской. – Но вернёмся к нашим баранам. Дарья Романовна, в этой стае вы – утка-самоубийца. Вы не нужны обществу, а потому, будем говорить откровенно, при малейшей опасности социум пожертвует именно вашей жизнью. Да вы и сами видите: он уже жертвует. Я предлагаю вам иной вариант. Убеждён: вы можете принести большую пользу империи, оставшись живой. Злой бог предлагает вам перебросить жребий. Сколько времени нужно, чтобы вы приняли решение?

– Пять минут.

– Благодарю. Люблю чёткость.

Он вернулся за стол, нажал на панель подлокотника дивана и поставил на столешницу большие песочные часы.

– Время пошло.

И снова сел. Даша уже перестала удивляться чему-либо.

– Я могу написать смс?

– Нужен телефон?

– Да.

Шаховской вынул из кармана аппарат и бросил ей. Даша поймала. Недоверчиво уставилась на мобильник.

– Это… это мой телефон?

– Согласитесь, если Баев получит смс с моего номера, это его сильно озадачит.

Девушка скрипнула зубами. Набрала одно-единственное слово: «Прости», выбрала отложенную отправку. Глянула на время: пять. И поставила таймер на десять вечера. Телефон возвращать не стала. Обернулась к окну. Небо полыхало зеленоватыми пятнами. Северное сияние? Сердце благодарно вздрогнуло. Даша давно не верила ни в богов, ни в бога. Но сейчас, здесь… разве это не чудо? Не последняя милость творца к творению?

– Я согласна, – чётко произнесла она. – Но на Баева я доносить не буду. От вас мне нужен чин капитана. Видит бог, я его заслужила. И будь я мужчиной, мне бы его уже дали. Аэрокар я куплю сама. Нарочно следить не буду ни за кем. Подслушивать, подглядывать – тоже. Где нужно подписаться кровью?

– Мне достаточно вашего согласия.

– Вы поверите на слово?

– Нет. Я не верю словам. Но и подписям тоже не верю.

Даша сглотнула. Облизнулась. Где-то там Лёшка, должно быть, достал уже никому