Найдёныш - Павел Сергеевич Комарницкий

эпоху… оп… соврал, есть один… а вон там и чум открыто стоит, видно… а это ещё что такое? Ба! Да это никак легендарная Чёртова заимка, о которой толковал нам почтенный Лючеткан, будучи навеселе… Вы взгляните, взгляните, Александр Эмильевич!

Фон Гюлих, помедлив, припал глазом к окуляру. В тридцатикратную оптику строение, которое невооружённый взгляд, пожалуй, и не вычленил бы в таёжном хаосе, виднелось как на ладони. Строение по местным меркам было весьма капитальным, под стать фактории, если не маленькому острогу. Но самое примечательное — на крыше Чёртовой заимки действительно вертелось нечто довольно крупное… ветряк?

— Мельница, наверное… — пробормотал Гюлих, подкручивая резкость. — Крепкий хозяин, должно быть…

— М-да… на тот год надо будет выбить настоящий горный теодолит, особой точности… Простите, Александр Эмильевич, вы, верно, проголодались, — Кулик уже достал из рюкзака сухпаёк. — Давайте-ка перекусим малость…

По лицу барона пробежала сухая улыбка.

— Тронут. Весьма… Леонид Алексеевич, давайте поскорее закончим пялиться на все эти чёртовы заимки и слезем уже с этой чёртовой горы!

…

— Э-эх, наддай!

Бяшка плясала русскую народную топотуху, так, что тёсаные из твёрдой лиственницы доски пятидюймовой толщины стонали и трещали, как парусник в бурю. Время от времени из-под неистово выплясывающих копыт летели мелкие щепки. Иван Иваныч нещадно терзал гармошку-двухрядку, извлекая из инструмента звуки не столь мелодические, сколь громкие.

— А ну, кто смелый, выходи!

— Я смелый, я! — Иван Охченыч бесстрашно принял вызов дамы и ринулся в пляс, приседая неумело, но старательно.

— Ва! Молодец, Ивашка! А ну-ка пляшут все! Не стоять, не стоять, болото засосёт!

Ободрённые примером Охченыча, ребятишки с хохотом принялись плясать кто как умеет, втянув в орбиту веселья и взрослых женщин.

— А ну-ка, мама, вспомни, как была молодой!

— А и вспомню!

— А и вспомни!

Варвара Кузьминишна двинулась по кругу против дочери, неожиданно чётко отбивая ритм каблуками домашних туфель.

— Вау! Ма, молодец! А ну наддай!

— А и наддам!

Теперь все прочие участники веселья оказались отжаты в сторонку. Дочь и мать плясали неистово, ноги летали, едва успевай замечать. Странно, что от моих тапок не летят щепки, пронеслась у Варвары в голове мимолётная мысль.

— Па, здорово! — Бяшка от бешеного танца ничуть не запыхалась, — Я теперь вместо приседаний по утрам плясать буду! Всё веселей! Ма? Мама, что с тобой?!

Девушка всё-таки успела подхватить мать, не дав упасть. Иван Иваныч, бросив гармошку на пол, уже тащил ковшик с холодной водой.

— Уф… — еле отдышалась Варвара. — В селезёнку вступило… Нет, Бяшенька, не та уж из меня плясунья…

— Ох, ма… как ты меня напугала!

Девушка оглянулась на притихшую ребятню.

— Так… конец танцам. А ну-ка быстро спать! Ма, и ты иди отдохни…

…

— Нет, начальник, так не пойдёт! Уговор как был — доставить до палого леса. Этот лес палый?

Проводник был настроен решительно. В самом деле, снег уже наводопел и вот-вот на носу половодье, а этот полоумный начальник готов лезть в тайгу всё дальше и дальше. В самое непроходимое время в самые непроходимые места!

— … Нет, не таков был уговор! Доставить до нужного места! Это же только край повала, а нам надо туда, где упал метеорит! В самую середину!

Господи, тоскливо подумал фон Гюлих, укрепи и наставь… может, хоть этот тунгус вразумит контуженного? А ведь там, в Питере, смотрелся вполне солидным человеком… в приятелях состояли, почитай, в друзьях… И вдруг на тебе — такой полоумный псих оказался. И ещё «маузер» при нём!

— … В общем так, начальник, — тунгус, по всему видать, упёрся насмерть. — Либо завтра утром уходим на Ванавара вместе, либо Охчен уходит один, домой. Моя сё сказал! — от волнения высококультурный тунгус даже перешёл на ломаную речь.

— Леонид Алексеич, ну прекратите уже, — устало сказал Гюлих. — Не слушаете меня, внемлите хоть речам аборигена. Глупо переть как баран на новые ворота, право.

— Даже так? Ладно, хорошо… — начальник экспедиции сверкнул стёклами очков. — Ваша взяла. Завтра идём на Ванавару.

Глава 12

Тропу, натоптанную за много лет, здорово размыло весенними водами, местами до скального основания. Бяшка неслась вверх, как ветер, только мелкие камешки летели из-под подошв. Ух, хорошо! Как же она соскучилась по такой простой вещи — вольному бегу!

Девушка вылетела на вершину чувала и встала, дыша полной грудью. Весь мир до самого горизонта был виден отсюда как на ладони.

Весь её мир. Точнее, крохотный клочок этого мира, в котором билась, как в клетке, пойманная богиня Огды.

Там, на заимке, в таинственном и непостижимом аппарате мигал-переливался огонёк, свидетельствующий — гипер-маячок работает, посылает сигналы. Остаётся только ждать. Рано или поздно её найдут, должны найти. Обязаны найти!

Бяша ещё раз глубоко вздохнула, окончательно восстанавливая ровное дыхание. Да… охилела она за зиму, нечего сказать. Раньше вот на эту горушку взбегала, даже не почувствовав. А сейчас поди ж ты… ещё чуть, и запыхалась бы…

По спине прополз лёгкий холодок. А вдруг это старость приближается, неслышно, как рысь, ступая мягкими когтистыми лапами? Нет, нет… не должно такого быть… она ведь ещё совсем молода… очень молода!

Бяшка чуть усмехнулась. Молода… что она может знать о своей молодости? Когда у таких существ, как она, наступает старость? Вон собаки дряхлеют уже в двенадцать лет… и лошади… и коровы ещё скорее… Может, это только людям отмерен такой долгий век. Вот ей уже почти двадцать, и, возможно, лет через пять кожа начнёт понемногу сморщиваться…

Перед глазами встало видение — она, бывшая грозная богиня Огды, сморщенная как сухой гриб, еле ковыляет, опираясь на палку… И не может бегать. Совсем. Совсем-совсем!

Бяшка свирепо тряхнула жёсткими кудрями сильно отросшей гривы и рванула с места, вниз по тропе. Ну-ка их, такие мысли, к чертям собачьим!

…

— Правее, правее бери!

— Куда правее, там камни!

— А тут коряги!

Лошадь, натянув бечеву как струну, изо всех своих лошадиных сил тащила вверх по течению тяжелый плот, наспех сбитый их неошкуренных сырых брёвен. На плоту было навалено экспедиционное имущество. Вообще-то плотов было два, на втором находились продовольственные припасы. Ну и лошадей поначалу было две… то есть поначалу-то не две, но излишки пришлось продать ради найма рабочих. Да, энергия фанатизма порой может прошибать стены, и товарищу Кулику всё-таки удалось сколотить рабочую бригаду в количестве трёх рыл… вот именно что рыл!

Но всё-таки в начале этого безумного похода лошадей было две. Однако одна лошадка благополучно издохла. Околела, не выдержав тягот экспедиции. И теперь плоты приходилось проводить вверх по реке поочерёдно —