Эйна из Третьей зоны. Трава на асфальте - Арина Остромина

Даритель Кириан, уже потянувшийся к стопке официальных бланков на краю стола, удивлённо поднял голову.

– А о чём?

– О том, что мне нужно очень серьёзно заниматься, чтобы сдать выпускные экзамены. Поэтому мне сейчас полезнее жить не в приюте, а в спокойной семейной обстановке. Пожалуйста, прошу, напишите Наставнице Фламии, что надо меня отпустить в гости! И не на выходные, а на две недели!

– И к кому же ты пойдёшь?

– К тётушке Марте. Она наша бывшая соседка, знала моих родителей. И работает в приюте уже много лет. Меня к ней и так часто отпускали на выходные. А теперь я бы хотела и в будни у неё пожить. Тогда бы я могла нормально одеваться.

– А она согласна?

– Конечно! – Я улыбнулась. – Думаете, я бы её не спросила, прежде чем к вам прийти?

– Ладно, уговорила, – улыбнулся директор мне в ответ. – Не пропадать же таким красивым платьям! Давай уж заодно и от швейной мастерской с прогулками тебя освободим. Тогда у тебя останутся только школа и фабрика. Сейчас напишу, что тебе с завтрашнего дня требуются особые условия. Курьер сегодня отнесёт письмо, и завтра утром сможешь перебраться к своей тётушке Марте.

Глава 35. Вольная жизнь

Днём у меня осталось немного свободного времени между швейной мастерской и вечерней сменой, и я успела сложить свои вещи. Их оказалось совсем мало: старая потрёпанная книга, которую Марта сберегла после смерти моих родителей, мамин светло-зелёный платок, который я прятала от Наставницы Фламии под свитером, мамины серые бусы, небольшой светлый камень на шнурке – подарок Валиты, у неё было несколько таких. Пузырьки с жидкостями для мытья волос, красная коробка из-под шоколадных шариков. Школьные учебники и тетради, несколько карандашей. Всё это поместилось в тонкий матерчатый мешок – у каждой воспитанницы были такие мешки для личных вещей, нас научили их шить в первый год занятий в мастерской, а потом разрешали брать обрезки тканей для новых мешков, когда старые приходили в негодность.

Этот мешок я засунула в сумку с платьями, а её спрятала под подушку. Валите и Саре велела присматривать за моими вещами, пока я не вернусь со смены. Никто из воспитанниц не решился бы трогать мою сумку, но донести Наставнице Фламии, что я принесла в приют что-то неположенное, некоторые могли бы. Конечно, я надеялась, что никто не заметил мои платья: ведь я, как обычно, вернулась из школы с большой бесформенной сумкой, плотно набитой школьными принадлежностями.

После вечерней смены, когда девочки уже спали, я пробралась к своей кровати, легонько потрясла за плечо Валиту, потом Сару. Валита сразу открыла глаза, как будто ждала моего прихода. Сара не хотела просыпаться, но я должна была с ней поговорить, поэтому безжалостно растолкала её.

– Ну как, всё в порядке? – спросила я Валиту.

Та кивнула и перебралась на мою кровать, чтобы лучше меня слышать. А я села на корточки в проходе, рядом с Сарой, и зашептала:

– Я сейчас уйду на пару недель. К тётушке Марте.

После этих слов Сара окончательно проснулась:

– Как это? Почему?

– Мне разрешили. Директор письмо написал, Наставница Фламия не могла ему отказать. Мне надо к экзаменам готовиться, а здесь это неудобно.

Сара тихо заплакала. Я взяла её за руку.

– Ну, что ты… Не надо! Это же только на две недели! – сказала я, а сама подумала: а ведь скоро я совсем уеду отсюда. Что же тогда будет с Сарой, как она тут без меня будет жить?

Про платья я не стала говорить – это бы ещё больше расстроило и Сару, и Валиту.

– На фабрике увидимся! Вы же завтра в вечернюю смену выходите, да? И я тоже! От работы-то меня никто не освобождал!

Мы обнялись на прощание; я взяла сумку и вышла в коридор. Грязно-жёлтые стены поблёскивали в свете тусклой лампочки; моя тень ползла передо мной по каменным плитам пола, становилась всё короче и совсем съёжилась перед поворотом к лестнице. Мои тяжёлые ботинки громко отсчитали ступени, и я подумала: они звучат, как невысказанные слова. И, словно завершая их печальную речь, в пустом вестибюле хлопнула оконная рама.

Я постучала в каморку, и тётушка Марта крикнула:

– Входите, открыто!

Она сидела за столом и собиралась пить чай.

– Хочешь?

– Нет, спасибо! Тётушка Марта, мне разрешили! У вас пожить!

– Ох… А я не верила, что у тебя получится! Так когда ты ко мне переедешь? – И тут она опустила глаза, заметила сумку у меня в руке и всё поняла.

– Что, прямо сейчас пойдёшь? Это же опасно, сейчас часы покоя! Тебя патрульные поймают!

– Не поймают. Если что, скажу, что возвращалась с вечерней смены, а сумку на фабрике забыла, пришлось вернуться. Работников не задерживают, я знаю!

Тётушка Марта покачала головой:

– Отчаянная ты. Ну, тебе виднее. Знаю, что тебя не отговорить. – Она протянула мне ключ от своей квартиры. – Дворами иди, где можно. Услышишь машину – прячься.

– Конечно! Спасибо!

Я обняла Марту и выскользнула в вестибюль. Навалилась плечом на тяжёлую махину двери и почувствовала, как кто-то давит на неё вместе со мной. Это Марта догнала меня:

– Иди, запру дверь за тобой.

Около калитки я остановилась, медленно приоткрыла её – в ночной тишине мне показалось, что она скрипит на всю улицу. А ведь всего полчаса назад я вернулась с фабрики и даже не заметила, что петли не смазаны. Вот что значит нарушать правила! Мир становится враждебным, везде ждёшь подвоха. Я лишний раз убедилась, что мне это не по душе. Но и оставаться в приюте до утра я не могла: слишком устала от него за десять лет!

Я перебежала через дорогу. Если идти по нашей стороне улицы, вдоль длинного приютского забора, тут не спрячешься от патрульной машины. А на другой стороне есть проходы между жилыми домами, там можно переждать, пока проедут охранители.

Выбирая самые безопасные улочки, я добралась до дома – мысленно я так и называла это здание «домом», хотя уже давно не жила там. Но каждый раз, проходя мимо нашей бывшей квартиры – Марта жила рядом, на той же площадке, – я задерживала дыхание и думала: «Мама, папа! Где вы сейчас? Вы не волнуйтесь за меня, у меня всё хорошо!»

Я открыла дверь квартиры Марты, и на меня повеяло ароматами витаминного супа, выстиранного белья, вымытого пола. В приюте всё это пахло иначе. Иногда я думала: почему так? Такой же суп, такое же бельё, такой же пол. Почему в нашем мрачном