Эйна из Третьей зоны. Трава на асфальте - Арина Остромина

В этот момент Торлан размахнулся и двинул Альвину в челюсть. Тот молча рухнул на асфальт, на подбородке показалась кровь. Я попятилась, споткнулась о край тротуара и тоже упала, ударилась головой и потеряла сознание.

Когда я очнулась, надо мной нависал форменный халат школьной медсестры, а к носу чья-то рука прижимала ватку, от которой остро пахло чем-то незнакомым. Мне помогли приподняться, кто-то поддерживал меня сзади. Медсестра увидела, что я открыла глаза, и отошла к Альвину – он всё ещё лежал на боку, но к его лицу уже приложили мокрое полотенце. Неподалёку стоял Даритель Кириан, держал за рукав Торлана и что-то говорил ему на ухо.

Сармат с медсестрой взяли меня под руки, Питан и Патан – Альвина, и мы побрели в школьный медпункт. Пока медсестра осматривала Альвина, я шепнула Сармату:

– Узнай, что там с Торланом, ладно?

У Альвина ничего страшного не нашли. Губа рассечена, на скуле будет синяк, и всё. Медсестра велела ему идти к директору, ребята пошли с ним, а она стала проверять мою голову. Попросила встать, закрыть глаза и вытянуть руки вперёд. И тут мне очень помогли упражнения, которые я делала в полной темноте в изоляторе! Я не потеряла равновесие, не начала заваливаться набок.

– Отлично, – сказала медсестра. – Сотрясения мозга нет. – Потом приподняла мои волосы и провела пальцами по коже головы. – Здесь тоже всё нормально. Хочешь полежать у меня в кабинете? Можем приложить лёд к затылку.

– Да нет, спасибо! Мне надо идти. Я нормально себя чувствую.

– Ну, как знаешь. Быстро не бегай, побереги себя несколько дней.

– Хорошо! – И я вышла за дверь.

В другом конце коридора, у кабинета директора, маячили тёмные фигуры. В ярком солнечном свете, падавшем из окна, я видела только силуэты. Когда подошла ближе, узнала Питана и Патана.

– А где остальные?

Они кивнули на дверь:

– Все там.

– Что делают?

– Обсуждают, как быть с Торланом.

Я опустилась на скамейку перед кабинетом, ребята сели рядом. Разговаривать не хотелось. Торлан и так уже просидел несколько дней в комнате смирения, а если Альвин сейчас подаст на него жалобу, всё может кончиться совсем плохо. Вместо того чтобы наслаждаться самостоятельной жизнью с Астаей, Торлан опять попадёт в Дом охраны порядка, и на этот раз всё может затянуться на много месяцев.

Через несколько минут из кабинета вышел Сармат.

– Эйна, твоя очередь.

Сердце заколотилось, но я встала и двинулась к двери. Лучше уж пойти туда, чем сидеть тут в неизвестности. Даритель Кириан указал мне на свободный стул и сказал:

– У меня есть к тебе вопросы.

– Конечно. Я готова.

– Из-за чего Торлан ударил Альвина?

Я рассказала.

– Альвин действительно пытался тебе помешать вчера?

– Да.

– Когда ты узнала, почему он это сделал?

– Сегодня. Он сам сказал.

– Можешь повторить, что именно он говорил?

Лицу стало жарко. Я не ожидала, что мне придётся вслух назвать себя бездомной оборванкой. Я изо всех сил вцепилась в край сиденья и очень медленно проговорила эти слова. Даритель Кириан нахмурился.

– Спасибо. Можешь идти.

В коридоре Сармат кинулся ко мне:

– Ну как? Что спрашивал?

Но я молча села на скамейку, неопределённо помотав головой: то ли «не могу сказать», то ли «не сейчас».

Почти сразу после меня вышел Альвин. Не глядя на нас, толкнул дверь на лестницу и скрылся из виду. Торлан появился минут через пять: красный, вспотевший, волосы прилипли к голове. Знаками показал: за мной! Заговорил только на улице. Даритель Кириан убедил Альвина не подавать жалобу на Торлана. И пригрозил поставить низшую оценку за поведение, если Альвин и его родители всё же пойдут к охранителям. Когда Альвин спросил, как же ему остановить родителей, директор предложил сказать, что он просто споткнулся и упал.

Я и раньше любила Дарителя Кириана, но только сейчас окончательно поняла, как нам всем повезло с ним. Ведь по правилам он должен был вести себя совсем не так.

– А с тобой-то что будет? – спросила я Торлана.

– Ничего! – улыбнулся он. – Велел мне не приближаться к школе хотя бы месяц. Пока вы не получите аттестаты зрелости. А потом, говорит, делай что хочешь. Так ведь потом мне и самому незачем будет сюда ходить.

После этого Альвин держался в стороне, с нами не здоровался, а мы делали вид, что ничего не случилось. Питан и Патан на всех переменах о чём-то перешёптывались, но меня совсем не интересовали их дела. А мы с Сарматом гоняли друг друга по экзаменационным вопросам или решали задачи, положив учебники и тетради на подоконник.

Так проходили эти долгие дни ожидания.

Глава 33. Право выбора

К концу второй недели я уже не могла думать об экзамене, меня мутило от этих мыслей, я и сама перестала понимать, чего хочу больше: пройти или провалиться. Сармат меня ни о чём не спрашивал – видел, что я нервничаю. Торлана я не встречала после драки с Альвином. Сара и Валита пытались меня утешить, но у них это плохо получалось. То они принимались меня уверять, что я обязательно попаду на курсы при Бирже, то наоборот: начинали рассказывать, как будет здорово, если меня всё же не примут и я останусь в приюте до следующей зимы – до моего семнадцатилетия, в одной спальне с Сарой и на одной фабрике с Валитой, которая уйдёт из приюта уже этим летом. Я видела, как меняются их лица, подсвечиваются лёгкими улыбками, когда они расписывают мне прелести этого варианта: они втайне надеялись, что я останусь с ними. Но они бы никогда не признались в этом.

Несмотря на мои старательные подсчёты, я всё же пропустила эту важную дату. После обеда я отрабатывала свои полтора часа в швейной мастерской, строчила скучные прямые швы на бесконечных наволочках, а сама думала о задачах, которые мне попадутся завтра на школьном экзамене по математике. Дверь приоткрылась, и кто-то вызвал Наставницу Гису в коридор. Вскоре она вернулась и высоко подняла руку: это означало, что мы должны прекратить шитьё и выслушать её.

– Эйна, выйди в вестибюль. Там тебя ждёт Наставница Фламия.

В первый момент я испугалась: что-то случилось? С тётушкой Мартой? Или в школе? И тут же поняла: Биржа! Мне хотелось скорее оказаться в вестибюле, но тело плохо слушалось. Так часто бывает от волнения: ноги как ватные, плетёшься еле-еле. Коридор казался