Таверна в другом мире. Том 3 - Лев Белин

запах незнакомых специй и острый, металлический дух страха. Здесь не было видно ни одного синего плаща стражи — если бы такой и появился, он растворился бы в толпе за пару минут, причём не по своей воле.

Он втянул воздух носом и промурлыкал:

— Пахнет родиной!

Прилавки, больше похожие на баррикады, тянулись вдоль древней, поросшей мхом крепостной стены, упираясь в мутные воды реки Сливицы. Товары лежали в живописном, демократичном хаосе. На одном лотке рядом с вязанкой лука могла небрежно валяться изящная стеклянная ампула с бирюзовой жидкостью — яд «Полуночный вздох», запрещённый в пяти королевствах. Чуть дальше старик с лицом, изборождённым шрамами, демонстрировал изощрённый механизм, похожий на паука, — «отмычку для самых капризных замков». Рядом висели связки странных железных колец и ремней, назначение которых лучше было не угадывать.

Но между этим были и горшки, и ткани, и сапоги, и связки сушёной рыбы. Нижний рынок был миром без фильтров, где легальное и запретное существовали в симбиозе, а вопрос цены решал всё.

Стоя на краю рыночного водоворота, Телан на мгновение закрыл глаза, отсекая шум. Внутри него работала тихая, чёткая машина. Он был не покупателем, а скульптором, которому предстояло вылепить из грубой материи несколько новых личин. Не просто одежду — образы, с историей, запахом и походкой.

— Так, начнём со скотовода, пусть будет приезжий, немного неряшливый и глупый, — шептал он, проходя меж прилавков.

Он отправился в дальний угол, где пахло кожей, потом и животными. Торговали здесь вещами для труда, а не для показухи.

За прилавком, увешанным прочными штанами, просторными рубахами и потёртыми кафтанами, стояла орчиха. Её кожа отливала оливково-зелёным, а из-под нахмуренных бровей смотрели умные, пронзительные глаза-изюминки, моментально оценивающие покупателя с ног до головы.

Телан остановился перед висящим кафтаном из некрашеной грубой шерсти. Он потрогал ткань, потёр между пальцами, понюхал.

— Э-это… кэ-кафтан, — начал он, нарочито коверкая слова, растягивая гласные, как человек, больше привыкший кричать на ветру в поле, чем говорить в городской толкотне. — Ск-сколько, госпожа?

Орчиха лениво подняла на него взгляд.

— Четыре серебряных. Шерсть плотная, моли не боится, пятно от дегтя отчистить можно. Прослужит.

— Ч-четыре? — Телан изобразил шок, отшатнувшись, как от укуса гадюки. — Да э-это ж целых т-три овцы! У м-меня за полтора с потрохами в Кроличьей долине б-брали!

— В Кроличьей долине и покупай, — флегматично ответила орчиха, начиная протирать пыль с пряжки на соседнем ремне. — Здесь город. Здесь цена за работу мастера, за доставку и за то, что он тут висит, а не в твоей долине.

— Д-да какой там мастер! — оживился Телан, снова хватая кафтан и демонстративно показывая чуть распустившуюся петлю на шве. — В-вот гляньте! Петля! И п-пахнет… — он сунул нос в рукав и сморщился, — дымом и к-козлом!

— От костра пахнет дымом, — не моргнув глазом, парировала орчиха. — А козёл — это натуральная шерсть. Не красили её. Три серебряных и пять медяков. И я щедра, как королева в праздник.

Торг продолжался ещё добрых пять минут. Телан клялся, что у него дома голодные дети (хотя сам с трудом представлял, как они выглядят), орчиха периодически делала вид, что ей абсолютно всё равно, продастся эта рухлядь или нет. В конце концов они сошлись на цене, которая была чуть выше стоимости ткани, но значительно ниже изначальной.

— Ладно, б-беру, — с деланной неохотой пробурчал Телан, отсчитывая медяки. Потом его взгляд упал на клочок сухого, золотистого сена, торчавший из-под прилавка. Лицо его озарила очаровательная, немного виноватая ухмылка. — А э-это… м-можно ли тростиночку? Одну? Для козо́вки, понимаете. Домашняя, с-скучает. Запах родного стойла, он ей для души.

Орчиха посмотрела на него, на его простодушное, вымазанное городской пылью лицо, и хрипло фыркнула — то ли усмешка, то ли вздох.

— Бери, романтик, — буркнула она, выдернув из вязанки пучок побольше.

— С-спасибо преогромное! — Телан почтительно кивнул, с благоговением приняв сено. Он тут же, с привычным жестом, ловко заткнул душистый пучок за свой новый, ещё пахнущий кожей пояс. Маленькая деталь. Но теперь, глядя на него, любой мог подумать: «Явно с предгорья, пастух или мелкий скотовод, только в город за провизией или наймом». Костюм стал биографией. Орчиха, уже забыв о нём, повернулась к следующему покупателю, а Телан растворился в толпе, неся с собой запах дымных костров и дальних пастбищ.

Следующим пунктом он выбрал лавку на рыночной улице, он специально не закупал всё по рядам, а мелькал то там, то тут. И лавка напоминала логово троглодита, полумрак, сотканный из паутины и пыли, висящей в воздухе. Вдоль стен громоздились груды ткани, шкур и готовой одежды, на которую, казалось, махнули рукой ещё при прошлом императоре. Хозяин, костлявый человек с вечно поджатыми губами и иглой, торчавшей из обшлага его же рубахи, молча наблюдал, как Телан копается в куче.

— Э-этот, — Телан вытянул из груды плащ. Он был землисто-серого цвета, капюшон выгорел до грязно-белого на макушке, а по подолу тянулись неуверенные бурые разводы — то ли грязь, то ли старая, въевшаяся кровь. Телан поднёс ткань к носу, глубоко вдохнул. Пахло пылью, дождём, древесным дымом и солью — запах бесконечных миль под открытым небом. Идеально.

— Мерь, если хочешь, — хрипло произнёс хозяин, даже не пошевелившись.

— Он… не слишком бросается? — спросил Телан, уже примеряя плащ на плечи. Тяжёлая, грубая шерсть легла, как вторая кожа, капюшон нависал, скрывая половину лица.

— Только для могильщиков и беженцев, — буркнул торговец. — Два серебряных. Не торгуемся.

— За этот хлам? — Телан фыркнул, но уже доставал кошель. Он понимал, что цена справедлива за такую идеальную подлинность. Он заплатил молча, свернул плащ в тугой рулон и вышел.

Следующая точка была полной противоположностью — залитый неровным светом сальной лампы прилавок, ломящийся от дешёвой роскоши. Здесь всё блестело, мигало и кричало. Телан выбрал рубаху сразу — она висела, как вызов, ярко-алая, из самого дешёвого, колючего бархата. Локти уже были слегка потёрты до блеклой основы, что только добавляло ей характера — рубаха прожигателя жизни, знающая вкус дешёвого эля и липкие столешницы таверн.

— О, выбор джентльмена! — запел тощий торговец с масляными усиками. — Цвет страсти! Все взгляды будут вашими!

— И все насмешки тоже, — парировал Телан, но в голосе звучала игра. Он прикинул рубаху на груди. — Сколько?

— Всего пять серебряных! И