Бог безвременья - Жаклин Холланд

скачет ли он уже к нам, не кружит ли вокруг нашего лагеря? Я много раз просыпалась той ночью в уверенности, что слышу, как он приближается, слышу его шлепающие шаги в темноте, что вот-вот он набросится и заберет то, что я осмелилась посчитать своим. Но я напрасно потеряла сон, он не пришел в ту ночь, как мне следовало бы знать самой. Бог безвременья не приходит, когда его ждут; он любит заставать врасплох.

Например: яркий зимний день, неожиданно теплый, сразу после сильного снегопада. Пауль и я, с пристегнутыми к ногам снегоступами, поднимаемся в гору, смеясь и тяжело дыша, к самой высокой точке, до которой только можно добраться. На высоком скалистом уступе, глядя на огромную белую снежную чашу мира, с рваными облаками по краям и розовым небом за ней, Пауль взял мою руку в рукавице в свою.

– Все это наше, – сказал он, показывая рукой на открывающийся перед нами вид, – представляешь? Мы как короли и королевы.

Он вздохнул глубоко, ощущая себя победителем, и, улыбаясь, обозревал свое королевство, самый милостивый из королей, когда-либо живших под солнцем.

Я пыталась подражать – я всегда пыталась подражать ему. Я сделала медленный глубокий вдох, посмотрела на мир внизу и улыбнулась.

И потянула носом.

– Думаю, здесь кто-то есть, – сказала я. – Пахнет дымом.

Он ничего не ответил, и я обернулась.

Пауль слепо смотрел вперед, в небо, с открытым ртом, захваченный открывшимся ему зрелищем всех ярких ангелов Божьих, восходящих и нисходящих по сверкающим ступеням, и созерцая их в благоговении. Он упал на землю, содрогаясь от неудержимого величия увиденного, и я упала рядом с ним. Я встала только много часов спустя. Он так и не поднялся.

На полуслове, на середине объятия, в разгар ваших надежд, в тот момент, когда совершенно немыслимо представить, что такое может произойти: именно тогда приходит бог безвременья, и всему наступает конец.

XXVI

Я подъезжаю к дому Хардмэнов в одиннадцать и паркуюсь на улице. Утром я обнаружила свежую вмятину на переднем крыле своей машины и треснутую фару, но понятия не имею, откуда они взялись. На ум приходит история о докторе Джекиле и мистере Хайде: в одном человеке уживаются две личности, днем он добропорядочный гражданин, а ночью – исчадие ада. Это я? Скрываюсь бегством, попадаю в аварию, кто знает, что еще могло случиться?

Выходя из машины у дома Хардмэнов, я краем глаза замечаю несущуюся в мою сторону черную тень и разворачиваюсь навстречу. Во дворе соседнего дома крупная немецкая овчарка – как, говорил Лео, ее зовут? – подскочила к забору, оперлась о него двумя лапами и свирепо лает на меня.

Я поворачиваюсь и смотрю собаке прямо в глаза. Я альфа, и если у существа сработает инстинкт подчинения, то оно развернется и убежит. Какое-то время мы изучаем друг друга. Я смотрю на нее, а она смотрит на меня. Никому из нас не нравится то, что мы видим. Инстинкт подчинения у этой собаки отсутствует. Она хочет убить меня. Из принципа. Она продолжает вызывающе лаять. Я иду дальше, радуясь тому, что у Хардмэнов нет собаки.

При дневном свете дом кажется больше. Он очень современный: сплошные углы и плоскости со световыми фонарями. Крыша круто наклонена, как лыжный трамплин, а через узкие окна рядом с входной дверью видно всю гостиную со стеной из раздвижных стеклянных дверей и задний двор за ней.

Я звоню, и Лео подбегает, чтобы открыть дверь. Ручка поворачивается, замок щелкает, ручка снова поворачивается, пока он пытается справиться с замком, затем дверь, наконец, поддается, и из-за нее выглядывает его маленькая темноволосая голова.

– Te voila! [54] – говорю я, улыбаясь.

Он улыбается и бежит в мои объятия.

– Mon beau [55]. Как я рада тебя видеть! Не думаю, что смогла бы дождаться понедельника.

Он улыбается, прижимаясь ко мне.

Внутри дома просторно и солнечно – свет, проникая сквозь деревья, льется через два световых фонаря и раздвижные стеклянные двери. Скудно обставленная гостиная оформлена в бежевых и кремово-серых тонах, и ее пол опущен на две покрытые ковром ступени, а крутой сводчатый потолок вздымается высоко вверх. Свободно висящая лестница спускается в середину комнаты. Здесь так просторно и столько воздуха, что, кажется, можно летать.

– Как твои рисунки? Ты рисуешь, как я тебя просила?

Лео энергично кивает.

– Ага. Я уже нарисовал семь.

С усилием он пытается поднять семь пальцев.

– Семь? Это больше, чем я просила тебя сделать! Покажешь?

– Здравствуйте, – кричит Кэтрин с лестничной площадки второго этажа.

Она выглядит очень элегантно, на ней шелковая блузка цвета шампанского и темные брюки. Спускаясь по лестнице, она завязывает на шее нитку жемчуга.

– Не знаю, как мне благодарить вас. – В отличие от прошлого раза сегодня ее макияж идеален. Как и у Лео, у нее под глазами из-под кожи проступают тонкие голубые вены. Когда она спит нормально без всяких обезболивающих, ее каре-зеленые глаза выразительно блестят. Но все-таки она ужасно худа, ее лицо, несмотря на красоту, выглядит как элегантная композиция из костей, обтянутых кожей.

– Пожалуйста, не благодарите меня. Рада помочь. Хотя, должна сказать… – я поворачиваюсь к Лео и грустно качаю головой, – было бы намного легче, если бы этот petite garçon [56] вел себя получше.

Лео смотрит на меня и улыбается.

– Вы шутите? – спрашивает он, на щеке появляется ямочка.

– Конечно, я не шучу. Vous êtes un roi terrible! [57] Целый день одни только неприятности. – Я морщу нос в притворном возмущении.

– Вы шутите! – кричит он, смеясь и дергая меня за руку. Я заговорщицки улыбаюсь ему.

– Да, конечно, я шучу. Если бы ты был пончиком, я бы с удовольствием взяла дюжину.

Я оглядываюсь и обнаруживаю, что Кэтрин смотрит на Лео странно, будто наблюдает за чужим ребенком в парке. Она отрывается от своих мыслей и поворачивается ко мне.

– Не знаю точно, как долго мы там пробудем. Надо доехать до города, потом обратно, и еще сама встреча. Вам нужно уйти в какое-то определенное время?

– У меня нет никаких других планов на сегодня, так что не торопитесь. Я бы хотела сводить Лео в музей Нойбергера, если вы не против. Это недалеко. Около двадцати минут езды. Там небольшая коллекция, но весьма неплохая, и я подумала, что начинающему художнику она должна понравиться.

– Прекрасно. Сейчас принесу запасной ключ и деньги на обед.

Она идет на кухню, стуча каблуками по плитке, и возвращается с ключом и двумя сложенными