Журавли летят на запад - Анна Рябинина

Строго говоря, это даже не лес, так, кучка молодых деревьев рядом с деревней, огибающая берег, и потерять там Мэя сложно, поэтому находит Жильбер его быстро. Тот сидит на земле: волосы, которые Жильбер сам не так давно заплетал, снова распустились, вся одежда в траве, пальцами он зарывается в землю и тяжело дышит.

– Что… – начинает Жильбер, подходя в ближе, и в этот момент Мэй поднимает взгляд.

Его глаза горят злым золотым огнем: взгляд жжется, будто жидкий металл капает на кожу и оставляет дыры. Дыхание Жильбера перехватывает, словно что-то вцепилось в его горло железными щипцами: ни вдохнуть, ни выдохнуть. Мэй кривит губы, потом прикусывает их, и на разрытую землю начинает капать черная кровь, как днем ранее капали слезы.

– Почему ты на земле? – потерянно шепчет Жильбер и делает несколько неуверенных шагов в его сторону, опускается рядом, берет за руки, ледяные, покрытые чешуйками, похожими на ожоги.

Мэй что-то ему отвечает, но Жильбер не может разобрать слов: его голос хрипящий, похожий на треск огня, а собственных знаний языка недостаточно, чтобы что-то разобрать.

– Это из-за Ао Гуана?

Мэй едва кивает, а потом снова опускает голову, вцепляясь рукой в запястье Жильбера. Это оказывается неожиданно больно: сначала Мэй просто сжимает его до боли, а потом впивается в кожу когтями. Крик Жильбера смешивается с его собственным шипением.

Когда перед глазами перестает мигать крошечными рыжими огоньками, Жильбер еще раз осматривает все вокруг: молодые деревца, сгоревшую траву, самого Мэя, лежащего на земле, с криво, остро обломанными рогами.

– Так ты тоже дракон? – шепчет Жильбер и видит, как Мэй жмурится, отчего на его руки снова начинают капать слезы, прожигают кожу, обнажая белые кости. – Тебе же больно!

– Ничего, – выдыхает Мэй, сцепив зубы.

– Да как же?..

– Ничего!

Мэй поднимает голову и в этот момент Жильбер слышит крик. Он не смог бы описать его, если бы кто-то спросил, но раз за разом тот возвращался в его сны – пронзительный, впивающийся иглами в виски, взвившийся острием в небеса, перетряхнувший все облака и оборвавший с ветвей листья. Кажется, будто это рыдает сама земля – дыбами поднимается вверх, вырывает с корнями деревья, крошит далекие горы в пыль. Будто все вокруг: небо, море, трава – претерпевают глубокое горе, которое невозможно выразить словами и есть лишь ужасающая боль и усталость, протянувшаяся через века.

Жильбер приходит в себя на следующее утро и обнаруживает, что Мэй по-прежнему без сознания, разве что что рогов нет, только стертые в кровь босые ноги и чешуйки пропали, остались только начавшие затягиваться корочкой раны на руках. Он берет его на руки и чувствует, как от его волос пахнет гарью, а затем несет обратно в деревню.

– Вы слышали? – обращается к нему владелец постоялого двора. – Вчера такой ветер был, у нас кровли сорвало с домов.

– Слышал, – сухо отзывается Жильбер.

– А что случилось с господином?

– Упал вчера, ветра испугался.

– Да, бывает, – сочувственно говорит тот. – Вы там аккуратнее.

Они задерживаются в деревне еще на неделю: Мэй приходит в себя на вечер, но двигаться отказывается. Он лежит на кровати, завернувшись в два одеяла: свое и отобранное у Жильбера, не разговаривает и лишь пустым взглядом смотрит в потолок. Глаза у него совсем серые, будто вчера он выревел весь их цвет в землю.

– Ты дракон? – повторяет свой вопрос Жильбер, когда садится рядом.

– Да, – сухо отвечает тот.

– Почему ты не говорил раньше?

– Не видел смысла.

– Ладно. Если что, я не обижаюсь, мне просто интересно.

– Мне все равно. Можешь и обидеться.

Ну, теперь Жильбер точно обижаться не будет – просто из принципа.

– Я не боюсь тебя, правда. И… не уйду. Только скажи, а почему ты… Ну…

– Что?

– Говорят же, что у драконов голова верблюда, шея змеи, когти орла, лапы тигра, уши быка, а рога оленя, – Жильбер приставляет раскрытые ладони к макушке, показывая наглядно, как Мэй должен был выглядеть.

Мэй хмыкает и утыкается носом в одеяло.

– Уйди, а? Хотя бы в соседнюю комнату, ты же не планируешь тут до конца жизни сидеть?

Жильбер ойкает и отползает дальше, больно уколовшись ракушкой, которая почему-то валяется на кровати, а потом долго смотрит, как кровь по капле падает на ткань: и из его ранки, и из ранки Мэя.

С того дня Мэй почему-то начинает хромать.

* * *

В детстве Сунь Ань очень боялся этой части истории и часто плакал, когда ее слышал.

– И чего ты ревешь? – все удивлялся Чжоу Хань.

– Дракончика жалко-о-о-о, – бормотал Сунь Ань, впрочем, не уточняя, кого именно из них. Казалось, он переживал за всех – и за неизвестного мертвого, и Мэя, и даже за священника. Просто потому, что им всем было плохо – а Сунь Ань не хотел этого допустить.

Сейчас же Сунь Ань думает – неужели господин Эр верил в эти сказки? Неужели он тоже сталкивался с чем-то, что его так напугало? Может быть, такая деревня правда существовала? Без дракона, может быть, но с погибающими в море девушками?

Или, может быть, это господина Эра кто-то хотел там убить?

– Не хочешь спросить у него? – спрашивает он у Чжоу Ханя. – Мне кажется, нам все равно нужно вернуться в Париж, или отсюда удобнее до Китая добираться?

– Я проверю завтра, хорошо? – Чжоу Хань кутается в одеяло и отворачивается к стене. – Я всю ночь искал в библиотеке Елены книги по истории Англии. Совершенно неблагодарное дело, у нее их сотни.

– И как, нашел? – смеется Сунь Ань. Сцена сейчас очень напоминает случаи из детства – иногда Чжоу Хань тревожился без причины и возился половину ночи, не в силах заснуть, а Сунь Ань садился рядом с ним, забирал подушку, обнимал ее и начинал рассказывать всякие небылицы, под которые Чжоу Хань быстро засыпал. Работало всегда, даже когда они уже выросли. Чжоу Хань полюбил историю так же, как ее любил господин Эр, пошел в университет, стал гувернером и сейчас вел себя, будто аристократ, чьи предки ежеутренне присутствовали при пробуждении Людовика XIV. Хотя, наверное, озвучь Сунь Ань такое сравнение вслух, Чжоу Хань ужасно бы расстроился – он не хотел быть похожим на француза, а вел себя так просто потому, что считал: все люди должны работать над собой. Забавно, что подружился он в итоге с Сунь Анем – самым безалаберным человеком в мире.

Или, может быть, он бы перестал с ним дружить, останься они