Журавли летят на запад - Анна Рябинина

– Чжоу Ханя, – он все пытался приучить их говорить собственные имена на французский манер.

– Неважно. Так что?

– Ты мог сказать кому-то и попросить помощи. Не нужно лезть в то, что ты не понимаешь.

– Что я не понимаю? Что они гады, которые могли сделать ему больно?

– Не надо так выражаться!

Сунь Ань вскочил с лестницы, кинулся к выходу, голова закружилась, и он непременно упал бы вниз, если бы из кухни на их крики не пришел сам Чжоу Хань и не поймал бы его. Сунь Ань стоял так еще несколько минут: в полной тишине, крепко держа Чжоу Ханя за плечи. Он чувствовал запах вишневого пирога, который доносился с кухни, видел хмурящегося господина Эра, голова все кружилась, и пол уходил из-под ног. Во всем мире была только одна опора – Чжоу Хань, который не отпускал его ни на минуту, и в тот момент Сунь Ань осознал это со всей ясностью.

После того случая они с господином Эром стали ругаться чаще: из-за типографии, из-за университета Чжоу Ханя, из-за квартиры, которую Сунь Ань через месяц нашел в не очень благополучном районе и в кратчайшие сроки перевез туда все вещи, потому что не хотел больше жить с этим человеком. Чжоу Хань потом еще месяц же ворчал, что Сунь Ань перепутал все его бумажки, но вернуться не предложил.

– Тебя давно не было.

– Был занят, – сухо отзывается Сунь Ань, залезая на парту.

– Чжоу Хань рассказывал, ты все пытаешься работать со своими газетами. И девушку себе нашел, – скупо улыбается господин Эр.

– Она не моя девушка. И мы больше не увидимся, скорее всего.

– Решила, что ей в жизни нужен кто-то более надежный?

Сунь Ань хмурится.

– Нет, все было не так. И не «пытаюсь работать», у меня все получается.

– Как скажешь.

Сунь Ань сжимает руками столешницу и закусывает губу.

– Мы с Чжоу Ханем хотим вернуться домой.

Эти слова почти пугают господина Эра: тот резко поднимает голову и чуть не врезается в шкафчик на стене затылком.

– Зачем?

– Ты правда его боишься, – восхищенно произносит Сунь Ань.

– Кого?

– Китая. Поднебесной.

– Это не так.

– Я много думал об этом и вспомнил, что ты говорил об этом в своей сказке. Там много всякого было: и истории с водяными духами, и с лисичками, и призраками, но только после одной из сказок уже не происходило ничего. Ты ведь о себе тогда говорил?

– Это сказка, я не мог говорить о себе, – неловко улыбается господин Эр. Сунь Ань внимательно на него смотрит: он ведь не был старым, совсем нет. Около пятидесяти, кажется, сейчас сорок шесть, но казалось, что сейчас волнение накинуло ему еще лет десять, как вдовы накидывают на голову вуаль. В уголках его глаз собираются морщинки, руки неловко перебирают книги на столе, волосы с седыми прядями, почти незаметными оттого, что те всегда и были светлыми, падают на нахмуренный лоб.

– Ну, думаю, дракона там правда не было, – кивает Сунь Ань. – Но ведь драконы всегда были символом Китая, так почему бы тебе не придумать сказку о том, что ты испугался чего-то там и решил уехать?

– И чего я мог там испугаться?

– Самосуда? Новых законов против иностранцев? Каких-то особо не приветливых жителей? Мы ведь уезжали после восстания, вы тоже в нем участвовали?

Господин Эр качает головой.

– Не нужно додумывать.

– Так участвовали или нет?

– Конечно, – он поднимает на него взгляд. Печальный, уставший, потерянный. Некстати думается о том, что Сунь Ань уже видел такой – у своего же отражения в зеркале.

– Так вы боялись, что вас будут преследовать? Или это началось еще раньше?

– Китай всегда меня пугал, – тихо отзывается господин Эр. – Я приехал туда совсем молодым, хотел рассказывать о своей вере…

– Вы когда-то верили? Я за столько лет ни разу не видел, чтобы вы ходили в церковь, – хмыкает Сунь Ань.

– Я был священником.

Сунь Ань удивленно хлопает глазами.

– Правда?

– Да. И приехал туда, чтобы поддерживать христианство. Было очень тяжело – я не знал язык, я не понимал, по каким правилам живут иностранцы, нас все ненавидели.

Видимо, и священник из сказки – это сам господин Эр.

– А что случилось потом?

– А потом я встретил одного человека, – господин Эр улыбается – мягко и задумчиво, как он всегда улыбался в дни, когда рассказывал сказки. – Он был сложным, но с ним стало полегче, мы много путешествовали, он постоянно ругался на мою веру, но не мешал мне ее исповедовать. А потом мы поссорились – у него погиб друг, а я не смог понять, как сильно ему нужна была моя помощь. Или, может быть, наоборот, мне нужно было вообще исчезнуть еще тогда и не помогать совсем. Может быть, мы поссорились из-за того, что я слишком часто лез не в свое дело.

– И он захотел тебя убить?

– Да. Поэтому у меня и имени не осталось – я отказался от него, чтобы он не смог меня найти.

– Неужели такие методы могли сработать?

– В нашем случае да, – кивает господин Эр.

– Почему ты не уехал сразу?

– Я не мог – начались волнения, перепроверки документов, потом восстание, а потом твоя мать попросила меня приглядеть за тобой.

Сунь Ань закатывает глаза и вздыхает.

– И это все? Больше ничего не случилось?

– Это и так было очень тяжело. И не нужно тебе туда возвращаться.

– Там мой дом.

– Твой дом давно уже не там, прекрати себя обманывать.

– Для Чжоу Ханя это важно.

– Ты его погубишь.

Сунь Ань поднимает на него взгляд.

– Вы не можете этого знать. Вы столько лет ругали меня за то, что я все делаю неправильно: неправильно выбираю, чем заниматься, неправильно поддерживаю Чжоу Ханя, неправильно живу и неправильно выражаю свою мнение. Почему вы так сильно меня не любите? Почему считаете, что это я во всем виноват?

Господин Эр вздыхает.

– Ты себе это придумал. Я никогда не осуждал тебя.

– Вы делаете это постоянно. Почему Чжоу Хань оправдал ваши надежды, а я нет?

Голос начинает чуть дрожать, губы кривятся, и конец фразы выходит смазанными: ему и так всегда с трудом давались французские слова, а во время плача он никогда не мог их выговорить. И когда пил. Бедный Чжоу Хань, который выслушивал его болтовню, когда он напивался после очередной ссоры с господином Эром.

– Это не так.

– Мы уезжаем через неделю. Удачи вам в вашем побеге от своего прошлого, – Сунь Ань слезает с парты и хлопает дверью так, что на нее