Они выбрали ночь - Алмаз Эрнисов

– Но этого просто не может быть! – данный факт не укладывался в голове констебля. – Получается, закоренелые преступники, и все те, кто обходят стороной закон, большие праведники, нежели те – кто соблюдает все возможные указания и распоряжения?!

– Только, так ли верны все ваши законы, мистер полицейский. Подумайте… Не подрывают ли они вашу веру в справедливость?

Джинкс заметил, как глаза сэра Заговорщика победно сверкнули.

– Выходит вся наша законодательная система – это медленное и верное падение в бездну…

Служитель закона не верил собственным словам, но червь сомнения уже поселился в его душе и с каждым новым словом, произнесенным фантомом – грыз его все сильнее.

– Вся ваша жизнь – это верные шаги к скорой смерти, констебль, – спокойно согласился сэр Заговорщик.

– Но церковь, магистрат! Они не допустят! – попытался схватиться за спасительную соломинку мистер Форсберг.

– Глупость! – резко оборвал его фантом. – Вас может спасти только праведный человек и не более того. Все остальное – пустой звук.

Джинкс замолчал. Подобное не укладывалось в голове, но у него не было причин не доверять сэру Заговорщику.

– У нас есть шанс.

Голос фантома прозвучал как гром среди ясного неба.

Отойдя в сторону, констебль обессилено повалился на поросший серым мхом валун и пустым взглядом уставился на соседний дом.

– В чем же будет состоять моя помощь? – не отводя взора, одними губами прошептал Джинкс.

– Твоя задача найти того единственного, кто не в силах совершить зло. Того, чья жизнь белее первого снега.

Насупившись, констебль перевел взгляд на Заговорщика, но так и не нашелся что ответить.

Фантом продолжил:

– Тех, кто носит облачения Всеединого и восхваляет его молитвами – можешь отбросить сразу. В них не сыскать и капли праведности.

– Тогда как же мне понять?

– Я помогу тебе, – сухо ответил Заговорщик и наставительно пояснил: – Только учти, когда круг замкнется и Прентвиль лишиться своего тринадцатого праведника, ваш город утонет в огненной реке, и не кому не найдется спасения.

 5

Забыв обо всех тревогах и заботах, Люси смотрела на пустынную дорогу, держа в руке практически потухшую свечу. Ей нечасто приходилось совершать необдуманные поступки, но когда подобное все-таки случалось, она готова была провалиться сквозь землю, лишь бы исправить положение. Сейчас у нее такой возможности не было. Впутав в свои замыслы мистера Форсберга – она получила от судьбы вторую пощечину, которая оказалась хуже смертельного удара в сердце. Невосполнимая потеря была равносильна смерти близкого человека.

Пациенты 'Безнадеги' пытались утешить ее – говорили о вере и искупление, о бесконечности земных мытарств и неизбежности фатума, но девушка не хотела слушать, срывалась на крик и исходила на слезы. За какую-то неделю она потеряла второго близкого человека. И эта неизбежность рвала ее на части – не давая возможности выговориться, избавившись тем самым от кошмарных воспоминаний.

Она винила только себя и никого другого. Если бы ни эти бессмысленные попытки вернуть брата, желание вторгнуться в потустороннее – Джинкс был жив. Но ее безрассудство наказало Люси, не оставив шанса на спасение.

Смахнув слезу, девушка направилась к дому, так и не получив облегчения. Молитвы остались без ответа.

Сегодняшний день обещал стать долгим и хлопотным: сегодня девушку ждали в детской школе для одиноких детей, затем в приюте для обездоленных, а вечером – она пела песни в местном церковном хоре.

Вернувшись домой, Люси надела домотканое платье и, накинув на плечи темную шаль – в знак скорби – направилась на улицу мастеров.

Последний месяц она с трудом выдерживала бешеный ритм города. Доктор Розвельт списывал ее постоянные головокружения на недостаток полезных фруктов, а внезапную хворь – на перемену строптивой погоды. Сама же Люси была уверена, что Прентвиль непомерно давит на нее своими каменными стенами и душит мрачными проулками и тупиками.

Врачи подобную теорию отрицали и в дальнейшем в ответ только мило улыбались, разводя руками: ' мол, эдакое предположение не для наших светлых умов'.

Люси их понимала.

Тяжело передать словами, собственные переживания, а уж узреть в этих самых переживаниях мистическую составляющую – и вовсе невозможно. Люди столь благородной профессии не терпели подобных оговорок и ссылок на неведомое. У них всегда существовали иные, более закономерные объяснения любой, даже самой диковинной болезни.

Оказавшись на улице, Люси первым делом бросила короткий взгляд на дальнюю часть улицы – там, где располагались портовые доки. Шепот моря был приятен и невероятно успокаивал израненную душу. Набравшись сил, девушка направилась в цивилизованную часть города. Здесь в квартале Отрешенных, она называлась Тщеславной дырой и, по мнению Люси – полностью оправдывала свое название.

Здесь не было очевидного зла, но между этим, идеальное общество не избавилось от греховных помыслов. Под маской доброты и милосердия, ненависть и безразличие процветали среди благочестивцев еще сильнее, чем в квартале Отрешенных.

Переступив через незримую границу, Люси ощутила приступ удушья. Человеческие пороки, словно назло слетелись в одно место, чтобы встретить случайную гостью.

Где-то неподалеку, в подворотне, заскулил щенок – жалобно, протяжно будто угодил в капкан. Девушка только и успела сделать несколько шагов, когда животные призывы о помощи, сменились задорным детским хохотом.

Возле кучи смердящего мусора сидел паренек лет десяти и, затягивая тонкую веревку вокруг шеи совсем еще крохотного щенка, жестоко прижимал его к земле.

– Ты что?! Зачем! – вырвался из груди вопль отчаянья.

Мальчишка, увлеченный занятием не услышал Люси, продолжая затягивать петлю на шеи животного.

– Не смей! Брось! – девушка схватила мальчугана за плечо.

Злобный рык и вой заставили Люси отшатнуться. Обернувшись, на нее смотрели желтые, будто змеиные глаза не ребенка, а непонятного существа.

Лицо мальчугана имело земляной цвет и только у самого рта, виднелась кровавая окантовка. Только сейчас Люси заметила, что возле живодера, выложены в ряд несколько трупов кошек.

– Ты что сдела…? – так и не нашла в себе силы спросить она.

Мальчуган ощетинился, сгорбился, словно готовясь к нападению.

– Пошла вон, потаскуха! Пока сама не заплакала кровавыми слезами! – голос оказался взрослым, заутробным.

Попятившись, Люси едва не наскочила на высокого, долговязого мужчину в строгих учительских одеждах.

Подойдя к мальчику, он взял его за руку и наставительно произнес:

– Проследуем к дому сэр Питер. Пора тренировать чистописание.

Единственное, что заметила девушка – это счастливую улыбку на лице ребенка и показанный ей язык.

Выскочив на оживленную улочку, Люси едва не натолкнулась на двух состоятельных господ, между которыми шел нешуточный спор.

– Я говорю вам это выгодная сделка. И даю вам, мой многоуважаемый коллега, стопроцентную гарантию.

– Ну, если вы столь уверены, мой друг, я, пожалуй, соглашусь.