Бес лести предан - Элиот Лилит

Во дворе никого не было, только часовые мужественно терпели холодный ветер с дождем, замерев под отвесом крыши. Алексей и мимо них прошел не глядя.

На начищенном до блеска полу он оставил цепочку грязных следов. С вымокшего плаща текло на ступени. Алексей продрог до костей, и все равно казалось, будто изнутри его жгут черные угли. Меж посиневших пальцев таились приставшие, да так и не смытые кусочки засохшей крови.

Он впервые убил человека. Не на войне, не на дуэли, не в пылу сражения. В спальне. Пока был пьян черной силой, это казалось ерундой – какая разница где и как? Смерть – это смерть, и смерть – это он. И разве она не заслужила? Разве по всей империи не нашлось бы тысяч, сделавших бы на его месте то же?

Властная императрица на украденном троне, которую льстивые языки нарекли «Великой». Старуха в ночной рубахе, хватающая ртом воздух, точно выброшенная на берег рыба.

«Она убила своего мужа. Она бы и сына своего убила».

Так что же в этом неправильного? Что же в этом черного?

Он. Он – Темный. Черные руки и черное сердце. Черные глаза и черные помыслы.

Он.

В кабинете трещал камин. Цесаревич, окутанный теплым золотистым светом, сидел в кресле с книгой в руках, но, заслышав шаги, вскинул голову, точно вспугнутая птица. За его спиной равнодушно взирал на вошедшего портрет покойного императора.

«… как твой отец. И кончишь так же».

Нет. Уж этого – не будет.

– Что с вами? – резко спросил цесаревич. – Почему вы в таком виде?

Алексей молча подошел ближе. Упал на колени перед креслом. У цесаревича даже сапоги были начищены до блеска – ни пылинки, ни пятнышка грязи. Безупречный.

– Вы оглохли?

– Я… – получился сцеженный хрип.

Алексей сжал кулаки, но его тут же скрутило новой судорогой – влажные скукоженные подушечки пальцев вжались в ладонь, совсем как…

Он закашлялся, прикрыл рот рукой. Сквозь пальцы хлынул черный дым. Алексей отпрянул и с ужасом увидел на ладони склизкие чернильные сгустки.

Цесаревич подался вперед, отбросив книгу и вцепившись в подлокотники.

– Да что с тобой?

Алексей уставился во встревоженные глаза с непонятной даже ему самому мольбой. Чего он хочет? Услышать те же слова, что сказала ему мать? Нет, это глупо. Тогда?..

Цесаревич выругался сквозь зубы, сорвал перчатку и положил руку на его пылающий лоб. Алексей ткнулся в его ладонь, будто мокрый пес, которого добрый хозяин пустил погреться к огню. Полился свет.

Нежное спокойствие заглушило ужасные мысли, сгладило терзающие душу шипы, но даже сквозь него Алексей слышал, как барабанит снаружи дождь. Будто бесы, хлынувшие из разлома. Будто пролитая кровь.

Он жадно вдохнул последние крохи божественного сияния и позволил цесаревичу отнять руку, хотя все внутри скулило и выло от невосполнимой потери.

Цесаревичу… Он больше не цесаревич. Он – император.

– Рассказывай, – нетерпеливый, как всегда. – Что с тобой приключилось?

«Я убил императрицу».

Три простых слова. Три тяжелых необратимых слова.

Алексей попробовал пропихнуть сквозь упрямо сжимающиеся губы хоть звук. Цесаревич наклонился вперед, силясь разобрать его невнятное сипение, но тут в дверь постучали.

Оба вздрогнули.

– Войдите! – крикнул цесаревич, снова подобравшись.

Адъютант.

– Ваше высочество, – этот тоже выглядел встревоженным, – к вам приехали, из Петербурга.

– Кто?

– Граф Зубов.

Цесаревич побледнел.

– Один? Который?

– Николай Зубов, ваше высочество. Один.

На лицо цесаревича вернулась капля краски.

– С одним сладить можно, – он встал. – Идем, Алексей Андреевич. Стоять-то ты можешь, я надеюсь?

Алексей встал.

Незваный гость ждал внизу у лестницы. В отличие от изящных, по-девичьи миловидных младших братьев, Николай Зубов внушал почтение одними своими размерами. Алексей редко встречал людей, которые были бы выше него, а уж этого богатыря судьба не обделила не только ростом, но и мощными плечами, огромными ручищами и толстой бычьей шеей. Крупное резкое лицо всегда было немного наклонено, будто он любую проблему готов был таранить лбом. Однако сейчас Зубов стоял бледный, ежил плечи и стрелял темными глазами так нервно, будто из любого угла ждал нападения.

– Ваше высочество! – шагнул он к цесаревичу. Надо же, ни следа прежней надменности. – В городе этой ночью такая беда была…

А как быстро добрался… Видно, его лошадь была не чета несчастной кобыле, которую удалось выцарапать Алексею.

Зубов залопотал что-то бессвязное, пытаясь объяснить то, что даже близко не понимал. Бесы, разлом, бесогоны – у него все смешалось в кашу. Даже цесаревич не выдержал:

– Приехали-то вы зачем? Неужто все столичные бесогоны уже пали?

– Нет, нет, ваше высочество. Генерал Мелиссино сказал, что опасность миновала, только… Только потери есть, и среди них… Никто ничего понять не может, но доктора говорят, это не просто удар. Я только…

– Прекратите мямлить! – ноздри цесаревича гневно раздулись. – У кого удар? Какие доктора?

– У вашей матушки, у ее величества!

Цесаревич окаменел. Впился взглядом в Зубова.

– Она еще жива?

– Когда я уезжал – была, но говорят, что долго не протянет. Я приехал, чтобы вам сообщить… Выразить соболезнования… И, конечно, заверить во всенепременной поддержке нашего семейства…

От такого неприкрытого лицемерия Алексея затошнило. Не этот ли самый человек в этом самом зале недавно смеялся вместе со всеми, когда императрица называла сына безумцем?

– Хорошо, – цесаревич сделал глубокий вдох. – Хорошо. Вы правильно сделали, что приехали. Я сейчас же отправлюсь в Петербург. Но сперва…

Властная рука рванула Алексея за запястье, увлекая за собой вверх по лестнице. Оставив блеющего Зубова позади, он обнаружил, что снова может говорить.

– Ваше высочество, я…

Цесаревич крепче стиснул его руку.

– Молчи, – процедил он сквозь стиснутые зубы. – Молчи, слышишь? Я ничего не хочу знать.

Понял. Понял, но – не хочет понимать. И разве не в этом весь смысл?

– Готовь гатчинские войска. Выступайте так быстро, как сможете.

Алексей отдал честь, и губы обвели новые, непривычные слоги:

– Будет исполнено, ваше величество.

Глава 37. Обезьянка

Гатчинские войска маршировали сквозь заволоченные туманом улицы Петербурга. Ровные, строгие, стройные колонны тянулись друг за другом, четко печатая шаг. Выученные. Вымуштрованные. Идеальные.

В воздухе носился терпкий запах перемен. Столичные жители, чуя его, морщили носы и вжимали головы в плечи. Люди цесаревича дышали грядущим триумфом.

Они все ждали слишком долго.

В Зимнем дворце царила странная атмосфера – будто одновременно справляли именины и поминки. Одни придворные ходили на цыпочках со скорбными лицами, другие энергично размахивали руками, громко друг друга поздравляя, третьих со страшной скоростью бросало между первым и вторым.

Алексей спросил, где может найти