Бес лести предан - Элиот Лилит

Федоровича вышагивал несущий символы царской власти Алексей Орлов. Цареубийца был бледен и тих, смотрел под ноги и ступал осторожно, будто боясь провалиться в волчью яму, но Алексей больше не чувствовал себя вправе его осуждать. Он был не лучше.

Снятся ли кошмары графу Орлову? Просыпался ли он от того, что во сне убил не Петра, а Екатерину?

Под сенью Петропавловского собора император увенчал короной покойного отца, уложенного подле неверной жены. Алексею на бескровных губах императрицы, перепачканных, несмотря на толстый слой белил и пудры, темными следами пальцев, чудилась презрительная усмешка. Никто не знал, что он сделал. Даже император и цесаревич предпочли не знать. Но уж она-то знала. Знала и кривила губы: «Животное».

А может быть, Алексей дурачил себя, и на самом деле знали все. Может, видели, что руки у него перемазаны во тьме и крови, что на ладони – отпечаток беспомощно расплющенных губ, что…

– Какое хмурое у вас лицо, – насмешливо прошелестел кто-то у плеча.

Алексея как ведром ледяной воды окатили. Он скосил глаза, и ледяная вода обратилась кипятком. Возле него, хитро улыбаясь, стояла Нелидова. Он не видел ее несколько лет, но она ни капли не постарела – все такая же живая и веселая. Неуместно веселая для похорон.

Тягучие песнопения прятали тихие голоса от посторонних ушей, но Алексей не смел шептаться во время панихиды. Нелидова, однако, подхватила его под локоть и с неожиданной для такой маленькой женщины силой оттащила назад – сперва в заднюю часть храма, затем к приоткрытой дверце для служителей. С улицы пахнуло влажной свободой, гоня с языка топленый воск, пепел и вязкую горечь. Алексей не сопротивлялся.

Промозглая стынь петербуржского дня не погасила веселья Нелидовой. Она с наслаждением втянула прохладный воздух и довольно зажмурилась. Приоткрыла один глаз:

– Так что же вы такой смурной? Неужто так и остались угрюмым занудой?

У Алексея загорелись уши – совсем забыл, как легко этой женщине удавалось его смутить.

– Вы хотите, чтобы я смеялся на похоронах?

– Отчего бы и не смеяться? Сомневаюсь, что вы питали к ее величеству теплые чувства. Так чем не праздник? Наш дорогой Павел Петрович наконец-то император, разве не здорово?

Алексей хлопнул ртом, как рыба.

– Говорите тише! Его величеству такие разговоры по душе не придутся.

– Да неужто? Ему-то точно есть чему радоваться.

Радостным император сегодня не выглядел. Торжественным, задумчивым – да, но только не счастливым.

– Вы разве не удалились в Смольный? – брякнул Алексей в неуклюжей попытке сменить тему.

– Удалилась, – кивнула Нелидова. – А теперь вернулась. А вы, я слышала, теперь комендант Петербурга да еще и барон. Небось и имение новое получили?

– Да, в Новгородской губернии, – Алексей не знал, зачем ответил серьезно, и еще меньше – зачем прибавил: – Две тысячи душ, отсюда дня два пути. Но я сам там ни разу не был, времени еще не представилось.

Барон Аракчеев. Звучало непривычно и странно. Милости сыпались как из рога изобилия, у Алексея даже не было времени осмыслить свое новое положение.

– А я и забыла, как вы обстоятельно на все отвечаете, – восхитилась Нелидова.

Алексей с досадой отвернулся. Опять она смеется…

Нелидова толкнула его в плечо.

– Ну не обижайтесь. Вы же знаете, я не специально это делаю, само выходит – такой уж вы неподражаемый. Только прекратите хмуриться. Вам с вашим лицом этого совсем нельзя, вы начинаете выглядеть сущим монстром.

Алексей нахмурился глубже.

– Вы о чем хотели поговорить?

– Вообще-то ни о чем. Просто вы стояли там с такой скорбной миной, что мне захотелось вас спасти.

– Я, кажется, не просил о спасении.

– Напротив – умоляли одним своим видом. Я бы и Павла Петровича спасла, но нельзя же похищать человека с похорон собственной матери.

Алексей поморщился. Как легко она обо всем этом говорит…

– Вы в прошлый раз обещали рассказать мне про ваши таинственные дела.

– Какая хорошая у вас память, – по румяным щекам запрыгали ямочки. – И впрямь – обещала. Но обещание свое не сдержу, это все еще секрет. Вернее, теперь уже сюрприз. Знаю, вам особенно он придется по душе.

Алексей даже не удивился.

– Как просто вы нарушаете обещания.

– Никогда не верьте обещаниям актрис, мой милый друг, – Нелидова значительно воздела указательный палец. – Мы так привыкли играть, что совсем забыли, как держать слово. А потом – слезы, драмы и разбитые сердца. Ну что вы снова хмуритесь? Если хотите, можете держать обещания за нас обоих, тогда все останется в равновесии.

– Свои обещания я всегда держу, – процедил Алексей. – А чужие – не мое дело.

Нелидова махнула на него рукой.

– Знаете, вы совсем как индийские специи. В малых дозах – очаровательны, в больших – совершенно невыносимы и вызываете несварение. Идите-ка лучше обратно в собор, там ваши кислые гримасы в самый раз. А Павлу Петровичу скажите, я жду его во дворце. Ненавижу похороны.

Подол платья захлопал на ветру. Невысокая грациозная фигурка устремилась прочь, одной рукой придерживая шляпу, другой – колотя по мостовой тростью. Алексей покачал головой. Ну что за чудна́я женщина…

Вечером в кабинете императора сошлось самое разношерстное собрание, на котором Алексею доводилось бывать. Понятно, зачем здесь он, комендант Петербурга. Присутствие великих князей, генерала Мелиссино, князя Безбородко, возвышенного до канцлера, и ранее состоявшего при малом дворе Ростопчина тоже вопросов не вызывало. Но что на встрече государственных лиц забыла Нелидова, невозмутимо восседавшая в кресле? И тем более – надувшийся от важности Кутайсов? Уж этому-то ничего ответственнее бритья бороды не доверишь.

Кутайсова Алексей недолюбливал еще с Гатчины, где тот всем приличным людям был поперек горла со своими липкими улыбочками и возмутительной фамильярностью. А уж теперь, осыпанный незаслуженными милостями да звучным титулом в придачу, самодовольный камердинер одним своим видом доводил Алексея до бешенства. Его коробило от мысли, что их будут ставить в один ряд. Он-то все эти годы работал не покладая рук, пока зарвавшийся турок поплевывал в потолок да нашептывал хозяину на ухо всякие пакости. Но разве будут злые языки разбираться?

Император стоял у окна, наблюдая за парящими в черном небе бесами.

– Раньше их было не так много.

– Раньше и разломы пореже появлялись, ваше величество, – буркнул Мелиссино.

Он ходил, прихрамывая, и сел сразу, как вошел, – повредил ногу в ночь убийства императрицы. Про себя Алексей содрогался каждый раз, когда морщинистое лицо старого директора кривила судорога боли. Это тоже его вина.

– Слишком долго этим тварям не уделяли должного внимания, – отчеканил император. – Теперь все будет по-другому. Во-первых, с завтрашнего дня мы вводим комендантский час