Бес лести предан - Элиот Лилит

Алексей сам уже догадался.

– Защищают свое доброе имя.

– Да разве маски его сберегут? – Мелиссино затряс головой. – Нет, это просто уму непостижимо! Что сказали бы их родители? Стоит маскараду раскрыться, и это будет смерти подобно! Они никогда не выйдут замуж, они…

– Ну не знаю, – весело возразил Константин. – Я бы променял свою тихоню на любую из девиц, осмелившихся на такое.

– Константин! – снова одернул его отец. – Будете вы сегодня вести себя прилично или нет?

– Ваше величество, – Мелиссино заговорил почти жалобно, – ну не можете же вы в самом деле это одобрить!

– Я не вижу причин запрещать людям отдать себя службе, когда мы в таком отчаянном положении, – император смотрел на раскинувшиеся перед ним три сотни в военной форме и видел только солдат. – Екатерина Ивановна обладает моей полной поддержкой.

Мелиссино посмотрел на великих князей, но Константин все так же улыбался, а Александр лишь пожал плечами. Тогда он обернулся к Алексею.

– И вы с этим согласны, барон?

С каких это пор его мнение что-то значит?

– Я согласен с его величеством. Если это их выбор, зачем спорить?

Раскрасневшийся генерал хлопал губами, но не находил ни поддержки, ни слов для новых возражений. Нелидова привстала на цыпочки и ласково потрепала его по плечу.

– Не переживайте так, Петр Иванович, в вашем возрасте это вредно.

Приказ императора оборвал возможность дальнейших споров:

– Разводите войска. Начинаем смотр обычных частей.

Разворачиваясь к отрядам, Мелиссино успел прошептать:

– Вы скоро увидите, какая это ошибка, Екатерина Ивановна.

– О нет, – улыбнулась та. – Думаю, это вы скоро увидите, что начинается совсем новая эпоха.

V. Новая эпоха

Глава 40. Запах перемен

Новая эпоха пахла горящими ассигнациями.

Деньги, сложенные в кучу на площади, занялись не сразу – нижние слои тут же отсырели, и пришлось поджигать несколько раз, прежде чем сквозь вялый дым прорезались первые рыжие всполохи. Но когда огонь загорелся, то загорелся вовсю. Солдаты смотрели на разлетающееся пеплом состояние с суеверным ужасом. Алексей не сомневался: теперь те, кто верил байкам покойной императрицы про безумие сына, окончательно утвердятся в своем мнении. Сам он стоял подле императора и смиренно вдыхал едкую гарь. Запах новой эпохи драл горло.

Князь Безбородко долго спорил с императором о необходимости этого жеста. Оба сходились на том, что при государыне Екатерине, затыкавшей все дыры в бюджете новыми партиями напечатанных бумажек, ассигнаций было выпущено слишком много. Камнями преткновения были скорость, масштабность и публичность избавления от лишних.

– Откуда мы возьмем средства на все преобразования, если разом сожжем пять миллионов рублей? – допытывался канцлер, но император только отмахивался:

– Продадим столовое серебро. Во дворце накопилось столько дорогой и бесполезной рухляди, что если избавимся от всего, выйдет вторая казна.

Алексей в спорах не участвовал, если только император не спрашивал его мнения. Дни и так только из споров и состояли. На каждый шаг императора у его советников находилась сотня возражений. Император их выслушивал, но поступал всегда по-своему. Подготовленные за долгие годы в Гатчине указы сыпались с его пера щедрыми гроздьями. Исполнение львиной доли ложилось на Алексея, и тот из сил выбивался, стараясь везде поспеть. Бесов он жег уже не переставая – без этого не обойтись, когда засиживаешься за рабочим столом до трех утра, следуя собственному правилу выносить решение по любому делу в тот же день.

Награды сыпались почти с той же скоростью, что и поручения: ордена, звания, земли, титул барона – все слилось в пеструю ленту, от которой рябило в глазах и пустела голова. Радость и гордость звучали в душе звонкими, но очень далекими нотами – черная вуаль глушила все чувства, кроме злости на тех, кто пререкался с императором, и раздражения на новых, нерасторопных и нерадивых подчиненных.

Гатчина напоминала отлаженный механизм – все на своем месте и при деле. Петербург же состоял из проржавевших шестеренок, вертящихся медленно и со скрежетом. Чтобы вычистить всю эту ржавчину, в обычных обстоятельствах ушли бы годы. Годы, которых у них не было.

Алексей снова чувствовал, как пульсирует под ногами огромное черное сердце. Зловещий темный бой, протряхивающий кирпичи каждого здания, каждый камень на мостовой. Алексей знал, император тоже это чувствует – его губы подрагивали в такт несмолкающим тяжелым ударам. Он ничего не говорил, но смотрел тревожно и мрачно. Новая эпоха начиналась с ритма рока.

Поздно вечером, когда Алексей в своих комнатах бился над планом расквартировки будущих бесогонов, в дверь робко постучали. Сперва подумал: мерещится от усталости, но стук повторился. Алексей обернулся:

– Кто?

– Это я, – в комнату просунул голову Петя.

Алексей от удивления посадил на лист уродливую кляксу. Он и не знал, что братья уже в городе.

– Заходи, – Алексей отложил испорченный лист и вытащил новый. – Ты как сюда попал?

Его покои находились напротив императорских, эта часть дворца должна охраняться особенно тщательно.

– Сказал караульному, что я твой брат, он меня и пропустил. – Петя присел на краешек кресла. Сморщил нос. Чихнул. – Как тут пахнет…

– Духи князя Зубова, – процедил Алексей. – К следующему году авось выветрятся.

Первое время он держал окна нараспашку, но ветер с улицы выстуживал комнаты так, что вернулся непрерывный кашель, верный спутник первых лет в Гатчине.

Зубов постарался вывезти все, что поместилось в сундуки, и все равно оставил слишком многое. Даже ободранные, покои лопались от роскоши, и привыкшего к сухой солдатской строгости Алексея это нервировало. И ладно бы только мебель, но сколько бы слуги ни вычищали комнаты, где-нибудь да находились клочья шерсти проклятой обезьянки. От позабытых украшений, завалившихся за диванные подушки или найденных в потайных отделениях ящиков, хоть прок был: верный своему слову император все ненужное барахло велел или продать, или переплавить.

– Он хоть бумаги с тебя потребовал, этот караульный?

– Нет, – хлопнул глазами Петя. – Просто посмотрел на меня и сразу засуетился: «ваше благородие то», «ваше благородие се»… – он неловко усмехнулся. – Это я-то – «благородие»…

Алексей со вздохом поднялся.

– Подожди здесь.

Ближайший охранный пост располагался за поворотом. Алексей еще в первый день сказал, что одного человека там мало, да и посты следует расставить гуще, но император настаивал, чтобы дозор несли именно бесогоны, а их чудовищно не хватало.

Лицо караульного было знакомо – он учился в кадетском корпусе, когда Алексей там преподавал. Имени он не помнил, так что гаркнул простое:

– Ты! С какой радости пропускаешь невесть кого?

Караульный вытаращился:

– Так он вашим братом назвался, господин комендант.

– Мало ли кем