Президент Всея Руси - А. Полевой

— А если они «комбайн» примут, и всё равно нападут? — спросил Владимир, но уже без прежней уверенности.

— Тогда, — голос Ярослава стал холодным и отчеканенным, — мы встретим их не только мечами. Мы встретим их огнём из пушек, которые уже отливают в Краснограде по моим чертежам. Да и после смерти Всеволода не решатся они. Но это — крайняя мера. Невыгодная.

В палате воцарилась тишина. Формальный совет подошёл к концу, так и не приняв ни одного формального решения. Но Ярослав добился своего. Он не отверг старых бояр в лоб — он сделал их предложение мелким и нелепым на фоне его грандиозных планов. Он показал, что настоящая власть и ресурсы уже не здесь, в этой дубовой палате, а там, в Краснограде, где день и ночь кипит работа на будущее.

Бояре расходились неудовлетворённые, но притихшие. Им нечего было противопоставить этой новой, сложной реальности, где врага можно превратить в налогоплательщика, а силу измерять не числом мечей, а мощью машин и полновесностью торгового оборота. Они проиграли, даже не начав спор. А Ярослав, дождавшись, когда за последним из них закроется дверь, тихо вздохнул. Ещё один ритуал соблюден. Теперь можно было возвращаться к настоящему делу. Он поднялся и отправился на главный торг, чтобы получить экономический отчет.

Золотая осень разлилась по рязанской земле, окрашивая листву в багрянец и наполняя воздух терпким ароматом спелых яблок и дымком печей. На главной торговой площади кипела жизнь — шум голосов, скрип телег, звон монет сливались в единую симфонию процветания.

По оживленным рядам неспешно шествовал Ярослав в сопровождении двух своих ближайших сподвижников.

Филимон, дородный купец в роскошном кафтане из византийского шелка, с золотой цепью на груди, жестикулировал, расписывая выгоды:

— Взгляни-ка, княже, на этот лён! В прошлом году за такую партию давали три гривны, а ныне все пять отдают! Да мы…

Яромир, сухопарый и подтянутый, в скромном, но безупречно сшитом кафтане, тут же поправил:

— Четыре с половиной, Филимон. Не преувеличивай. Но действительно — урожай отменный.

Ярослав с улыбкой наблюдал, как вокруг них закипает торг:

— Вижу, биржа не зря зерно в цене подняла. А как дела с керосином?

Филимон, не дожидаясь, встрял:

— О! Черниговский архиепископ целый обоз прислал за ним! Свечи, говорит, в храмах дорогие, а твои керосиновые лампы и горят ярче, и…

Яромир, перебивая, добавил деловито:

— Заключили контракт на поставку. Плюс смоленские купцы просят увеличить объемы. Нужно расширять промыслы.

Проходя мимо ряда с керамикой, где горшки и миски сверкали глазурью, Ярослав заметил:

— Мастерские Ильи Федоровича не стоят на месте?

Филимон рассмеялся:

— Да они уже на три года вперед заказы расписали! Твой стекольщик Илья с ума сходит — то окна для Новгорода, то эти твои лампы…

Вдруг их внимание привлек шум у мехового ряда. Группа степняков оживленно торговалась за партию беличьих шкурок.

Яромир, понизив голос:

— Те же, что в прошлом году нападали в Вороний Град. Теперь торгуют. Любопытная перемена.

Ярослав кивнул, наблюдая, как бывшие враги с азартом сбивают цену:

— Выгоднее торговать, чем воевать. Кстати, о выгоде — как там с рельсами?

Яромир тут же перешел к делу:

— Ждем поставок. В Краснограде теперь очереди…

Их разговор прервал мальчишка-разносчик, предлагавший попробовать свежий мед:

— По пробуйте мед дяди с нашей пасеки!

Филимон, не удержавшись, купил сразу три горшочка:

— Для переговоров пригодится!

Ярослав, глядя на оживлённую площадь, где вятичи, степняки и купцы с дальних путей вовсю торговались, не толкаясь, а словно в танце обмениваясь товарами, тихо усмехнулся:

— Вот она, новая Русь. Не война решает, кто сильнее, а то, что ты можешь дать этому миру.

Филимон, облизав ложку с густым мёдом, хитро прищурился:

— А ещё лучше — когда хватает одного взгляда на твои товары, и у воина в руке меч сам тяжелеть начинает. Потом опускается. А потом он спрашивает: А у вас чай с медом есть?

Они рассмеялись.

После инспекции Ярослав уединился в своем рабочем кабинете, на столе лежала развернутая карту. Ярослав стоял, опершись о резной дубовую столешницу, его пальцы неспешно вычерчивали невидимую линию вдоль извилистого русла Дона — вниз, все ниже, к синей капле Азовского моря. За окнами княжеских покоев осенний ветер шевелил пожелтевшие листья, будто перелистывая страницы грядущих походов.

Опять на юг… — прошептал он, и слова застыли в воздухе, смешавшись с дымом от лампады.

Каждый день прибывали новые люди — бледные от северных туманов новгородцы с мозолистыми руками ремесленников; владимирские пахари, чьи спины сгорбились под вечным неурожаем; псковские охотники с глазами, привыкшими высматривать добычу в сумраке хвойных лесов. Все они толпились на рязанском торжище, простирая руки за куском хлеба и клочком земли. И земля эта кончалась.

Карта под пальцами будто оживала. Вот излучина Дона, где можно поставить новую крепость — кирпичную, с круглыми башнями по византийскому образцу. Вот плодородные черноземы, где колосилась бы пшеница гуще, чем в самых щедрых владимирских угодьях. И там, в синеве нарисованного моря, уже мерещились корабли — настоящие морские ладьи с парусами, надутыми южным ветром.

Ярослав закрыл глаза, и перед ним вставали картины грядущего: весенний звон топоров на новой засечной черте; летний грохот первых повозок по только что проложенной узкоколейке; осенний караван стругов, груженых не только нефтью, но и зерном, медом, стеклом — всем, что так жадно покупали греческие купцы в устье Дона.

Но за этим видением вставали другие образы: степные орды, черные тучи стрел, вой волков, чующий добычу. Ярослав потрогал рукоять меча — холод металла вернул его к действительности. Теперь у него были не только мечи. Пушки, что разят на версту. Союзные племена, прикормленные зерном и железом. И главное — торговые пути, перерезать которые не посмеет даже самый отчаянный степной хан.

За окном пропел первый петух. Рассвет окрашивал восток в бледно-розовые тона. Ярослав свернул карту, затянул ее шелковым шнуром. Решение созрело, как спелый плод.

Он потушил лампу. В предрассветной синеве уже угадывались очертания нового дня — дня, когда начнется подготовка к последнему, решительному броску на юг.

Золотистые лучи осеннего солнца, пробиваясь сквозь оконца, рисовали на дубовых половицах причудливые узоры. Ярослав, только начавший пробуждаться от тревожных снов о южных походах, вздрогнул, когда дверь с грохотом распахнулась.

— Папа! Вставай! Солнце уже на середину неба взошло!

Святослав, его четырехлетнее отражение с румяными щеками и взъерошенными волосами, влетел в покои, потрясая деревянным мечом. На его подоле болталась двухлетняя Аннушка, упрямо цепляясь маленькими ручонками за братову рубашонку.

Ярослав, притворно застонав, ухватил сына за пояс и поднял в