Тяжёлая реальность. Игры благородных - Хайдарали Мирзоевич Усманов

И сейчас всё это вспоминалось так ярко, будто чтобы подчеркнуть, насколько низко она пала. Это мясо в руках казалось ей чужим, грязным. Даже не еда, а какая-то издевка над её гордостью. Она выросла с мыслью, что её тело – храм высшей расы, что оно не должно знать грубых удовольствий простолюдинов. А теперь этот храм жадно требовал… этого. Солёного, жёсткого, с дымком, с привкусом крови.

Сначала Лираэль пыталась жевать медленно, сохраняя видимость достоинства. Но голод, словно жуткий зверь внутри, ломал все её усилия. Она сама не заметила, как пальцы дрогнули, и следующий кусок она откусила быстрее, чем хотела. Челюсти двигались почти машинально, и с каждым глотком внутри разливалось облегчение, такое грубое и унизительное, что хотелось одновременно плакать и кричать.

Гордость и тело предали друг друга. Гордость шептала:

“Остановись, покажи, что ты выше этого.”

А тело отвечало:

“Ещё… Ещё… Иначе мы умрём от голода и истощения…”

И вдруг Лираэль почувствовала… Стыд. Не за то, что ела пищу дикаря. А за то, что осознала. Её собственное тело… Её собственные инстинкты… Всё это уже никоим образом не принадлежало ей. Оно не спрашивало её гордость, не считалось с её представлениями о величии Империи. Оно просто выживало. И в этом выживании оно оказалось ближе к этому дикарю, чем к ней самой.

Она украдкой посмотрела на Кирилла. Он сидел спокойно, не торопясь, обрабатывая следующий кусок. Его движения были лишены всякой театральности, но в них была уверенность. Словно сама жизнь в этих лесах научила его простому:

“Ешь – чтобы жить… Дыши – чтобы идти дальше…”

И от этого её охватило странное чувство:

“Я слабее него. Не потому, что у него есть хоть какое-то оружие, а потому, что он уже принял этот мир, а я – нет.”

В груди молодой девушки медленно поднялась горечь. Лираэль всегда думала, что эльфы выше всего, что они созданы для господства, для сияния. Даже на фоне других разумных существ. А сейчас её тело доказывало обратное – что в самой её плоти нет никакой “высшей” природы, кроме той, что требует еды и тепла.

Она вдруг осознала, что если бы он сейчас отобрал у неё мясо, или запретил ей прикасаться к костру, то она бы смирилась. Потому что тело всё равно сделает её послушной. И это было страшнее, чем любые твари этого жуткого леса. И всей этой планеты.

Потом Кирилл поднялся, без лишних слов, лишь бросив на неё короткий взгляд, будто проверяя – сможет ли она сама остаться у костра или снова начнёт спорить. Лираэль, закутавшись в одеяло из какой-то очередной шкуры, не произнесла ни слова. Она уже знала, что возражения только вызовут у него раздражение, а ей хотелось хотя бы немного тишины.

Он вышел в сумрак, и через несколько мгновений его силуэт растворился между камнями. Девушка уже было решила, что он просто пошёл искать дрова или воду, но затем раздался характерный треск веток и… шипение. Гулкое, низкое, от которого сама земля в пещере будто задрожала. Она подскочила, прижимаясь к выходу, и увидела сцену, которую вряд ли смогла бы вообразить.

Из трещины между камнями извивалась гигантская змея – её чешуя сверкала, словно гранит с прожилками меди, а глаза сияли мутным янтарным светом. Вокруг неё дрожала почва. Этот жуткий монстр был буквально переполнен энергией Стихии Земли, каждая его волна дыхания отзывалась в камнях глухим эхом. Такая тварь могла бы с лёгкостью раздавить отряд имперских солдат. Но Кирилл даже не дрогнул.

В руках его было то самое странное копьё – длинное древко с каким-то странным наконечником, простым на вид, но… В движении оно казалось чем-то иным. И когда змея метнулась вперёд, раскрывая пасть и обнажая клыки, он шагнул в сторону, словно заранее знал траекторию её броска, и ударил – коротко, точно, без замаха.

Копьё вошло прямо под чешую, туда, где шея переходила в туловище. Всё произошло так быстро, что Лираэль даже не успела вдохнуть. Монстр вздрогнул, выгнулся дугой, попытался обвить его кольцами, но Кирилл провернул древко и вырвал наконечник наружу. Гулкое шипение оборвалось. Чудовище ещё какое-то время дёргалось, но силы Земли, удерживавшие его, рассыпались вместе с кровью, пропитавшей почву.

Потом он резко выдернул своё копьё, отряхнул его и спокойно опустился рядом с поверженной тушей. И в нём сейчас не было ни торжества, ни лишних слов – лишь методичная уверенность. А затем началось то, что повергло Лираэль в ещё больший ступор

Кирилл не стал ждать. Словно делал это сотни раз, он разделал тушу убитого им существа. Быстро отрезал голову, аккуратно вынул ядовитые железы, отделил пластины чешуи, словно знал, какие из них прочнее и ценнее остальных. Его руки двигались быстро и точно, как у мастера-ремесленника. Но главное – то, что произошло дальше.

Когда он добрался до груди змеи, Лираэль впервые почувствовала настоящий жар маны. Изнутри, из органа, похожего на закристаллизованный узел, исходило сияние концентрированной силы Стихии Земли. Она знала, что это было ядро. Источник накопленной энергии. Но у неё на глазах Кирилл сделал нечто невероятное.

Он осторожно надломил кость, освободив сердце маны, и, держа его на ладони, сжал. В этот миг пространство вокруг словно дрогнуло, воздух утяжелился, и прозрачный кристалл стал темнеть, уплотняться, принимать гранёную форму. За несколько секунд оно превратилось в первоклассный камень души – идеально чистый, насыщенный, готовый к использованию в артефактах или ритуалах. Лираэль замерла, не веря глазам.

В Империи подобные камни ценились выше империалов. Их обрабатывали целые гильдии мастеров, и даже тогда выход качественного материала был непредсказуем. А этот дикарь сделал это голыми руками, без печатей, без катализаторов, просто… Потому что умел.

Она ощутила, как по спине пробежал холодок. Это было не просто мастерство выживальщика. Это был навык, который ставил его выше многих её сородичей-магов. И в этот момент Лираэль впервые почувствовала не просто удивление, а тревогу:

“Этот разумный может быть опаснее, чем я думала. И, возможно, куда сильнее, чем я хочу признавать.”

Кирилл же спокойно вернулся к костру так же спокойно, как и уходил. Нёс в руках часть свежего мяса, аккуратно перевязанного полосами шкуры, и в другой руке сжимал уже остывающий, потемневший камень души. Подойдя ближе, он бросил её быстрый взгляд – будто проверяя, жива ли она ещё. И, не сказав ни слова, уложил добычу рядом с костром. Камень же исчез у