Фарфор Ее Величества - Максим Андреевич Далин

ты меня не спрашивай. Не знаю и знать не хочу. Выглядит… впечатляюще. Так-то, чисто по-человечески — лучше б ей умереть, конечно. Но она сама себе судьбу выбрала — и просто умереть ей уже не дадут.

Норфин покачал головой. Индар содрогнулся.

— Вот да, — сказал Нагберт. — О тебе она… оно — спрашивало. У кураторов Хаэлы есть и к тебе вопросы, шут. Ты, видно, хорошо повоевал… прямо странно, что до тебя ещё не добрались. Но если доберутся, тебе не позавидуешь.

— Меня прикрыли прибережцы, — сказал Индар.

— За какие заслуги? — хмыкнул Нагберт.

— Пожалели, — сказал Индар странным тоном. — Карла Прибережская пожалела. Наивная девчонка.

— И этот офицерик пожалел? — оскалился Нагберт. — Жалостливые… Слышь, белый, ты ведь понимаешь, что войну вы не выиграли? Вы первый раунд выиграли, первый тайм. Первую атаку отбили. Теперь будут переговоры со Святой Землёй, святоземельцы попробуют как-нибудь угомонить ваших ведьм, чтоб воду не мутили… Но если я понимаю хоть в чём-то — нулевая польза будет от всего этого. Потому что вы там, на побережье, для святоземельцев глубоко неправильные — и быть вас не должно. Жалостливые слишком.

Мы с Барном оба даже, кажется, растерялись. Но самое интересное — что, по-моему, растерялся и Индар. Даже Норфин смотрел потрясённо.

— Возможно, я чего-то и не понимаю, Нагберт… — начал он.

Нагберт перебил, злобно:

— Да ничего ты не понимаешь, простец! Не будь этих девок — этой войны вообще не было бы. Рандольф считал, что междугорцы — корень всех зол… ну там, родина Проклятого Дольфа, то-сё… но это бред. Дольф был не настолько безумен, как Виллемина. И Людвиг Междугорский гораздо нормальнее, чем его дочурка. Святоземельцы ещё думают, что Куклу можно запугать или купить… но это пока, будь уверен. Они ещё не поняли, что нет выхода. И нашу несчастную страну новая война добьёт… если есть, что добивать…

— Какая тебя муха укусила, Нагберт? — сказал Индар. — Всё это звучит как бред. Планы на побережье строились последние тридцать лет, да что уж — все сто. При чём тут Куколка, что от неё зависело? Так или иначе — Рандольф же бредил портами, выходом к морю…

— При чём тут порты, — буркнул Нагберт. — Я тебе про войну говорю. Про то, что из-за этой демоновой Куклы началась страшная война, раскрыты карты, практически пропала перелесская корона — и будет война ещё кошмарнее, а ты про порты. Они бы лет через пять, много — семь и так были бы наши, если бы не эта девка.

— Так, — сказал я. — Мессир Нагберт, можно чуть медленнее? Я не успеваю за ходом вашей мысли. Вы хотите сказать, что Прибережье отдал бы Эгмонд?

— Конечно, — Нагберт, похоже, считал это фактом, причём очевидным фактом. — Случилась кошмарная, конечно, ошибка… среди медиков попадаются удивительные шарлатаны… а может, и не в медике дело, а ошиблась сама Ленора… редко, но бывает.

— Ничего себе — ошибка, — удивился я. — Мессир Нагберт, я ведь знаю, что Ленора прокляла род… весь род Путеводной Звезды же… это было дикой ошибкой?

— Клай, — тихо сказал Индар, — королева Ленора была лучшей ученицей Тэшлина. Мастером проклятий. Дара у неё не было, но с доступными без Дара силами она работала мастерски. Я видел её в деле ещё до замужества, юной девушкой, и уже тогда…

Барн выслушал с интересом, но не особенно, кажется, удивился. Зато меня потрясло. Я слишком ярко помнил, как Карла развернула на Ленору проклятие, как королева-мать кошмарно умирала, как адские гончие рвали душу у неё из тела…

— Для мастерицы она умирала слишком страшно, — сказал я. — Я присутствовал при её кончине. Она говорила о том, как её мучает чудовищная ошибка…

Индар кивнул.

— Со мной было бы то же самое, — сказал он как-то обречённо. — Если бы не Карла и не ты.

— Я ж говорю: продался, — скалясь, съязвил Нагберт. — А ошибка-то — да… Обычно женщины так не ошибаются. У них инстинкт, говорят. Кто ж мог подумать, что несчастный принц — впрямь сын Гелхарда… Уж ясно, как государыня мучилась: ей, по всему, такая дикая мысль и в голову не приходила. А этот идиот, её медик, вообще считал, что Гелхард бесплоден. Неуч поганый…

Барн взглянул на меня беспомощно, а меня хватило только на то, чтобы чуть пожать плечами. Я бы не рискнул в присутствии нашего принца-бастарда произнести вслух эпитеты, которыми определил для себя королеву Ленору. В пивнухе моей матери не всякий забулдыга вслух назвал бы так женщину.

Тем более — покойную.

Но меня услышанное привело в ярость.

Не знаю, с кем она там… пыталась обзавестись годным для её мерзких целей ребёнком. С кем-то из перелесцев, несомненно. Не с нашими рыбоедами же… да свой и не сболтнёт. Обманывала нашего государя, гадина. А потом нашла способ расправиться с ним, да заодно и убрать с дороги своего… сынка… всех законных претендентов на трон. Прибережцев. Родственников государя.

Вот интересно: принц знал, что он не рыбоед с побережья, так сказать? Наверняка мамаша ему говорила.

Они хорошо всё продумали.

Вся наша страна заодно с нашей верой должны были стать ему чужими. А что? Он — перелесец. Да отдал бы, нет вопросов! Аду бы отдал.

Ах, государыня Виллемина им — демонова кукла? Ведьма? Ах, она им планы поломала?

Я порадовался, что мне не надо дышать: я бы задыхался от ненависти. Но искусственное тело сделало меня спокойнее — и дало совершенно неоценимые возможности в смысле сокрытия настоящих чувств.

— Всё это уже неважно, — сказал я. — Ленора мертва, Эгмонд — тоже. И ад мы на побережье не пустим, хоть и жалостливые. А у Перелесья в союзе с нами, по-моему, есть шанс. Без нас — нет. А с нами — есть. Такие дела.

Норфин неожиданно хохотнул:

— Политику делаешь, Клай⁈ Даёшь!

— Тяжело было разговаривать с Куклой, маршал? — спросил Нагберт. — Всё подписал, а? Что она хотела, то ты и подписал? Ну-ну…

— А что она такого хотела-то? — возразил Норфин. — Мира. Так сам посуди, в каком состоянии страна оказалась после Синелесья…

— Гарантий, — напомнил Нагберт. — И земель.

— Пропащих, — вздохнул Норфин. — Заражённых. Да и не себе, там гарнизоны стоят, прибережцы мужиков вывозят, спасают от голодных адских тварей.

— Истинная благодетельница, — скривился Нагберт.

— Не хотела брать земли-то, — сказал Норфин. — Местных мужиков пожалела…

— Во-от! — Нагберт вскинул палец. — Опять! Я ж говорю: жалостливые…

— А чем это плохо? — спросил я. — С точки зрения святоземельцев?

— Белые — это вообще плохо, — сказал Нагберт. — Не благие, благие — хорошо, пусть. Белые. А белые воины — это не просто плохо, это опасно.