Бог безвременья - Жаклин Холланд

– Вы говорите по-немецки? – спросила я ее на этом языке.

Она поморщилась и сжала два пальца в воздухе.

– А по-английски? – попыталась я.

– Anglais? Ah! Vous êtes Américain? [64] – переспросила она с внезапным воодушевлением и в восторге схватилась за сердце. – Я обожаю Джеймса Кэгни и… и Барбару Стэнвик, и всех американских актеров!

Для меня это был все тот же поток неразборчивых звуков с вкраплением пары незнакомых имен. Даже если бы я говорила тогда по-французски, то все равно ничего бы не поняла. Я ведь никогда не видела ни электрической лампочки, ни кино. Мне еще только предстояло впервые посмотреть фильм – что стало для меня настоящим откровением – и узнать, что такое киноактер. Я неопределенно покачала головой.

Молодая женщина, видимо, наконец смирилась с тем, что я ее не пойму, сняла фартук, постучала по стопке писем в моей руке и жестом пригласила меня следовать за ней. На пути к двери она окликнула старика, который эмоционально разговаривал с другим мужчиной за одним из столиков в углу. Он помахал ей, не поднимая глаз.

На улице женщина повела меня через площадь среди шумной толпы утренних покупателей, по узкой мощеной улочке в лавку, стены которой были увешаны сотнями маленьких металлических почтовых ящиков, а мужчина с намасленными волосами, перегнувшись через прилавок, разговаривал с другим мужчиной с такими же блестящими волосами.

Первый мужчина прервал разговор на полуслове и оглядел меня сверху донизу, приподняв бровь, как будто был лично оскорблен моим видом, но женщина что-то резко сказала ему, и он смягчился. Она взяла у меня письма, а я поспешно вытащила из рюкзака картины, которые собиралась послать вместе с ними. Когда женщина увидела лежащую сверху картину, она ахнула и нежно взяла ее в руки.

– О-ля-ля! – восхищенно сказала она, разглядывая маленький деревянный квадратик и переводя взгляд с него на меня. С жадностью она выхватила из стопки другие картины и разложила их на прилавке. Сначала она говорила что-то мне, затем двум мужчинам, которые смотрели на картины с почти таким же восхищением. Женщина даже окликнула молодого человека, работающего на сортировке почты, и он подошел и присоединился к восхищенной толпе.

Они шептались друг с другом, указывая на мелкие детали в работах, как будто были профессиональными оценщиками изобразительного искусства. Когда они посмотрели на меня, улыбаясь и кивая в знак одобрения, я только покраснела от неловкости, что они наверняка восприняли как скромность. Мне было бы неловко от повышенного внимания даже если бы я сама написала эти картины, а объяснить, что это не так, не было никакой возможности, к тому же я понимала, что картины совершенно неожиданно поворачивают ситуацию в мою пользу. Я боялась, что ко мне будут испытывать подозрение или пренебрежение, а меня, наоборот, встретили очень тепло – даже слишком тепло.

Почтмейстер, наконец, сложил картины обратно в стопку, аккуратно завернул их в коричневую бумагу, перевязал бумажный сверток бечевкой и что-то сказал женщине. Она повернулась ко мне и протянула руку за деньгами. Я снова покраснела. Откуда мне было знать, какие здесь деньги, не говоря уже о том, что у меня их не было. Но она, видя мое смущение, вытащила из фартука несколько монет и положила их на прилавок. На этот раз почтмейстер приподнял шляпу перед каждым из нас с куда большим радушием и унес посылку.

Женщина жестом поманила меня за собой, и, не зная, что еще делать, я пошла за ней. Там она выдвинула для меня высокий стул и поставила на стойку перед ним кофе. Улыбаясь, она аккуратно заправила выбившуюся прядь моих волос за ухо и повернула голову, разглядывая мое лицо.

– Vous êtes très très jolie [65], – пробормотала она себе под нос. – Toi en robe, et les hommes bouront toute la journée [66].

– J’ai besoin d’aide [67], – начала она уже не про себя, а стараясь сообщить мне какую-то мысль. Она втянула губы и посмотрела в воздух, пытаясь вспомнить слова на языке, на котором я говорила. – Hilfe, – наконец сказала она, «помощь». – Ich will hilfe [68].

– Hilfe, – повторила я, давая понять, что знаю это слово.

– Ici. – Она жестом показала вокруг. – Dans le café [69].

Затем она выжидающе посмотрела на меня.

– Du… – она протянула ко мне руку, – hilfts… moi? [70] – Она закатила глаза от этой мешанины французского и немецкого.

Она предлагала мне работу. Мне было страшно принимать это неожиданное предложение, но я подумала, что, чтобы остаться в городе на какое-то время, понадобятся деньги. Так что мне просто невероятно повезло.

– Ja [71], – наконец ответила я и робко кивнула.

Она с энтузиазмом сжала мою руку, тут же вскочила и быстро направилась в другой конец зала переговорить со стариком за столом. На меня стали оглядываться, я услышала слово «artiste» [72] и увидела, как молодая женщина указала на голые стены кафе, словно покрывая их произведениями искусства.

Вернувшись, она жестом пригласила меня следовать за ней, провела меня вверх по лестнице, по коридору в маленькую комнатку с комодом и высокой кроватью. Женщина задала мне вопрос, должно быть, о том, нравится ли мне эта комната, и я кивнула, едва веря своему счастью, что помимо работы мне предоставили еще и жилье. В то же время меня слегка пугало стремительное развитие событий и внезапная близость других людей, которой уже было не избежать. Однако я сказала себе, что, если мне здесь не понравится, ничто не мешает мне в любое время уйти.

Женщина дала мне платье – еще одну из тех чудесных вещиц с тысячей одинаковых желтых и красных цветов – и кисточкой немного подрумянила мои щеки своими румянами. Она предложила накрасить мне губы помадой, но эта идея показалась мне отвратительной, и я отказалась, а затем спустилась за ней вниз по лестнице и приступила к работе. Я мыла и убирала грязные тарелки, иногда разбивая их, чем вызывала неодобрение старого господина в углу, который оказался отцом женщины и владельцем этого заведения.

Женщину звали Анаис, я помогала ей в кафе и гостинице, а взамен получала жилье, еду и каждую неделю небольшую сумму денег, которую почти полностью откладывала.

От Анаис я узнала, что этот город, лежавший на самой восточной границе Франции, называется Шамони-Мон-Блан, в честь возвышающегося над ним снежного пика; что в городе есть кинотеатр – где всего за несколько часов я