Бог безвременья - Жаклин Холланд

благородства, а не только ужас и скорбь. Я вновь погрузилась в человеческую иллюзию времени и географии. Сделав несколько шагов, я оказалась, не подозревая об этом, в невообразимом и ужасающем будущем с летающими приспособлениями, фронтовыми траншеями и ядовитыми газами.

Это было для меня слишком. Я отвернулась и пошла назад, в тихий лес с деревьями, скалистыми склонами и снежными уступами, где могла еще немного побыть вдали от времени. И снова уселась перед своей картиной, взяла кисть и погрузилась в рисование, забыв обо всем.

В отличие от Пауля, я не хранила свои картины. Я сохранила стопку его картин и пачку его писем, а свои работы оставляла там, где писала их. Они тянулись за мной следом – произведения искусства, которым было суждено разложиться в лесной подстилке, чтобы снова стать единым целым с тем, от чего они были отделены, чтобы изобразить его. Искусство – странная вещь. Художник должен отойти от предмета и создать другой предмет, не являющийся этим предметом, чтобы выразить стремление к нему. И каким-то образом так можно испытать – пусть даже совсем ненадолго – единение.

В своих странствиях я забрела в местность, где лес стал сплошь сосновым, а горные вершины даже летом щеголяли белыми снежными шапками. Подъем становился все круче. Идти этим путем было трудно и мучительно, поэтому я и пошла по нему, но, к моему удивлению, он привел меня к людям.

На опушке леса я наткнулась на виноградник – ряды узловатых лоз с широкими блестящими листьями и плодами. Ничего подобного я никогда раньше не видела. Откуда-то из середины виноградника доносился смех, детский смех, и какой-то странный дребезжащий звенящий звук, источник которого я даже предположить не могла.

Заинтригованная, я вгляделась в виноградник, и через мгновение в моем поле зрения появились дети и какая-то механическая конструкция. На металлическом каркасе, установленном на больших тонких колесах, ехали девочка и мальчик. Это был велосипед, и дети с визгом и хохотом катались на нем по неровной земле между рядами лоз.

Я некоторое время наблюдала за ними, пока мальчик не свалился с велосипеда и не уселся в пыли, рыдая над разбитым коленом. Девочка взяла его за руку, они развернули велосипед и скрылись среди виноградников.

Много лет я избегала людей и их поселения. Я не заходила в них с детских лет, и мысль о том, чтобы сделать это, приводила меня в ужас. Но велосипед и дети, их смех что-то всколыхнули во мне, встряхнули что-то давно забытое, замерцавшее теперь во тьме моей памяти: детское счастье. Чувство, которое я испытывала в двенадцать лет, когда бежала рядом с Эру быстрее ветра, или чувство полета, когда качели, подвешенные к дереву, несли меня вперед и назад, а руки брата толкали меня, семилетнюю, вверх, так что ноги касались зеленой листвы. Этот проблеск чувства – что это было? радость? – вспыхнул так ярко и поразительно, что я всеми силами пыталась его удержать, не дать ему померкнуть. Внезапно мысль о том, чтобы вернуться в лес, остаться одной и дальше стремиться к тому, чтобы ничего не чувствовать, показалась невозможной.

Сначала я сказала себе, что буду только смотреть, давать пищу своим голодным глазам, а затем уносить ее с собой обратно в одиночество. В течение нескольких дней я бродила по окраинам городка, наблюдая, как горожане ходят по своим делам и общаются. Мне попадались другие велосипеды и другие дети. Я нашла место, откуда был виден центр городка – перекресток мощеных улиц, застроенных каменными зданиями.

Одежда, которую носили мужчины, сильно отличалась от одежды Пауля. На головах у них были маленькие круглые шляпы, куртки, которые аккуратно складывались на груди, как конверты. Женщины одевались в яркие платья, их лодыжки выглядывали из-под юбок, а губы были ярко-красного цвета.

Постепенно я составила представление об общей планировке городка. Из одной лавки выходили люди с длинными буханками хлеба, а из другой пахло рыбой. Витрина еще одной лавки была увешана веревками с колбасами. В окне первого этажа высокого здания виднелась вывеска «Кафе», здесь люди собирались по утрам, а у таверны в центре города – по вечерам.

Утром торговцы фруктами аккуратно складывали пирамиды из апельсинов, яблок и лимонов рядом с ящиками с малиной, клубникой и черникой. Цветочники расставляли на булыжной мостовой ведра с цветами, словно яркие одеяла. Торговцы специями открывали мешки с пряностями и вонзали в середину каждого металлическую ложку.

Я решила пойти в город и попытаться найти посыльного, чтобы наконец отправить письма Пауля и несколько его картин Йохане или детям Йоханы, или детям ее детей. Это был мой долг. Я должна была сделать это давно.

Сначала я постаралась привести себя в порядок. Нашла горный ручей, искупалась в нем и постирала одежду, заплела свои длинные волосы, а затем, содрогаясь от страха, отважилась войти в город. Я решила пойти туда, где все собирались по утрам, в здание с вывеской «Кафе», надеясь, что там принимают письма или скажут, куда мне пойти.

На улице толкались и суетились люди, мимо с пугающей скоростью проносились велосипеды, звеня колокольчиками, и раздавались голоса на мелодичном языке. Некоторые провожали меня, женщину в мужской одежде, с рюкзаком и снегоступами посреди лета, взглядом, но никто со мной не заговорил.

Внутри кафе в большом зале вдоль одной стены стояла длинная деревянная стойка, в остальной его части были расставлены столы и стулья, где сидели мужчины, пили и курили сигареты.

У стола стояла молодая женщина в фартуке, ловко складывавшая в него грязную посуду. Я подошла к ней и остановилась, засмотревшись на ее платье. На нем были крошечные, совершенно одинаковые розочки – сотни розочек. Почему-то это озадачило меня больше всего, что я видела до сих пор. Как можно нарисовать столько одинаковых рисунков на платье? На это уйдет год, если это вообще возможно, но тогда платье будет слишком дорогим для прислуги в трактире.

Она подняла голову и сказала мне что-то, чего я, конечно, не поняла, но тон у нее был приятный, и я вынула стопку писем Пауля и показала ей. Она снова заговорила и ткнула большим пальцем через плечо, в сторону двери. Я посмотрела на нее извиняющимся взглядом и сказала на языке Пауля, что не понимаю.

Женщина подняла голову.

– Es-tu Allemand? [62] – спросила она, изогнув брови.

Она щелкнула пальцами в поисках слов на немецком языке.

– Deutsch? Kommst du… au Deutschland? [63]

Я помотала головой. Я не знала, где находится Германия, но