Восьмой район - Алиса Аве

Неужели вот он, тот самый глупец, мама…

– Ну какая ты непонятливая. Тебе уже под нос сунули все, что надо, а ты никак не разберешься. – Он отошел к противоположной стене. – Ты же знаешь, корректор Кир потерял дочь.

– При чем здесь он? – Я подалась вперед, тоже хотела встать. Но он жестом приказал оставаться на месте.

– Молодому светилу науки не дали разрешение на корректуру родного ребенка. А кто не дал? Руководитель проекта «Декоративные дети». А кто подсказал ему, что нужно попробовать корректировать дома? Руководитель проекта «Декоративные дети». А кто пришел с предложением как к лучшему специалисту? Руководитель проекта «Декоративные дети». Больше не буду повторять «руководитель проекта…» – Он следил за моим выражением лица, но я лишь хмурилась и шмыгала носом. – Кто повторно обратился к Киру на кладбище? Кто дал ему должность в Восьмом районе? Кто следил за экспериментами? Окунемся глубже. Кто придумал разделить население? Кто, наконец, написал и зачитал горячую речь об опасности объединения стандартных и откорректированных?

– Да-ра, – по слогам произнесла.

До меня начало доходить.

– Старший Стиратель и есть Дара, Кир Дара. Разочарованный в профессии, потерявший жену и дочь. Открывший для себя полигон для исследований более значительных, чем просто обеспечение здоровья и красоты. Разрушивший мир и создавший его с помощью новой, приемной дочери заново. Почувствовавший власть и вернувшийся в прошлое, чтобы сделать общество таким, каким он хочет его видеть. И для этого убивший жену и дочь. Круг замкнут, и его не разомкнуть. Ковчег живет, потому что семья Дары мертва. Потому что семья Аниты отвернулась от нее. Потому что твоя семья тебя не любила. Мы задаем векторы, чтобы сохранить Ковчег.

Я не слышала его, потому что имя девочки гремело во мне. Он сказал: «Анита». Анита и есть Лидер, великий создатель Ковчега! Мир сломался, хотя я думала, что больше ломаться нечему.

– Новые миры создаются на обломках старых, одиннадцатая. Ты стираешь все и всех, и я едва успеваю закинуть нас со Старшим Стирателем в прошлое. Но в этот раз я заглянул чуть дальше и увидел, что у нас получилось. Ты шагнула с небес на землю, а я прозрел.

Он дернул за рычаг. Подо мной раскрылся люк, сердце пробило ребра, сиденья дрогнули.

– Зови меня Мёбиус, – донеслось сквозь свист ветра.

Ковчег избавился от мусора.

Глава 16

Восьмой район

Жестокость есть видоизмененная и сделавшаяся более духовной чувствительность.

Фридрих Ницше

Больно. Нет места, которое бы не кричало от боли. Холодно. Как всегда, первым вернулось осязание. Шумно. Появился слух. Транспортник мутным пятном скользил по темно-серому небу – здравствуй, зрение. Я выплюнула сломанный зуб, заставила гудящее тело подняться: на штанах дыры, колени в крови. Огляделась. Меня выкинули в пустыне, ветер носил сизый песок, выводил узоры под ногами, швырял песчинки в лицо. Мертвое одиночество царило вокруг и во мне. Я пошла, решила, что дойду куда смогу, там и останусь.

Я потеряла счет часам, а определять время по солнцу никогда и не умела. Оно висело, бледное и дрожащее. Пустыня не заканчивалась, песок шептался о непрошеной гостье, потревожившей его покой. Правую ногу я подволакивала, щиколотка хрустела, пятку кололо сотней иголок. Солнце рухнуло за горизонт, забрав остатки блеклого света. Я шла и шла, ноги заплетались, я падала, поднималась. Голова опустела, мысли разбежались, я не могла даже оплакать Магду, Зенона, его друзей. Пожалеть об Эн, Кью, Ди и Демоне. Слезы, лившиеся потоками в транспортнике, иссякли. Когда правая нога подвернулась, я рухнула на землю и позволила сгустившейся тьме забраться под веки. Удивительно, но сон пришел, обрывочный, яркий. Я видела Зенона, он бежал ко мне, постепенно обретая черты отца, в руках держал комок рваных одеял. Одеяла шевелились и пищали. Отец вручил мне живой комок.

– Я спас нас, Сусанна.

Он говорил со мной, будто я мама. Одеяла раскрылись, внутри оказался ребенок. Младенец извивался и трясся мелкой дрожью, рот беззвучно открывался. Хлынул дождь. Капли наполнили разинутый рот, и прорвался звук. Долгий, требовательный, раскатистый. Я бросилась прочь от кричащего ребенка, отец звал и звал. Голос его стал голосом Зенона, и я мчалась уже от повторяющейся просьбы: «Останься! Останься, мы же справились!»

Дождь бил меня по лицу. Я выпрыгнула из сна в пробивающийся рассвет. Небо висело над головой, низкое и дырявое. Дождь шел наяву, оставляя красные дорожки на коже. Я прикрывала лицо руками, ругалась на свой большой палец. В Ковчеге, где дождь не страшен, он пульсировал с настойчивой периодичностью, напоминая, что небо не забывает поливать землю. Здесь же даже не предупредил об опасности. Или я не заметила боли в одном пальце, борясь с болью во всем теле? В затянутом тучами небе солнце взошло и погасло во второй раз, дождь шел и ночью, я не могла уснуть, ноги несли меня, голова совсем отключилась, кожа сморщилась, покрылась коркой. Я пила струи дождя, пищевод горел, жажда усиливалась.

К новому утру на горизонте выросли холмы, я обрадовалась, уговорила правую ногу потерпеть. Пустыня сменилась коричневой землей с хилыми клочками травы. Холмы обернулись нагромождением камней, огромными кусками бетона, торчащими копьями арматуры, исполинских размеров воротами, лежащими на земле, обросшими по краям бурой травой. Я шла в буквальном смысле по прошлому. На этом поле возвышалась стена, за ней располагались бараки, напомнившие мне родной дом.

Мы жили совсем близко к шахтам, поэтому боялись дождей, проливающих на нас радиационные слезы. Боялись ветра, доносившего пыль, от которой многие харкали кровью. И больше всего боялись поля, куда приходили проводить родных в последний путь. Что же скрывала пустыня? Заброшенные шахты или что-то поинтереснее? Я перелезла через валуны, побрела мимо покореженных черных домишек. «Что тут случилось?»

Затылок заныл сильнее остальных частей тела. Ответ пришел быстро.

Люди проходили в ворота, которые я уже видела через Калеба. Они стекались в Восьмой район по двое – парами, ожидающими ребенка, с двумя, тремя детьми. За воротами их ждали чистые улицы, новые дома, пусть не такие красивые и богатые, как в основном городе, но в них они могли жить как хотели. Без вмешательств, без корректоров. Их ждали мобили, аккуратно подстриженные деревья, цветущие дворы. «Куда все это делось?» – спрашивала я у развалин. Неужели Калеб видел все иначе просто потому, что не воспринимал вас как людей? Нет, дома те же, в пять