Восьмой район - Алиса Аве

– Тебе давным-давно известно, как меня зовут. Я помогу. – Его ладонь легла на мою коленку, я дернула ногой, но он не убрал руки. – Когда мы встретились первый раз, ты лежала голая среди трупов. Ты отвинтила ровно двести один болт лазерной отверткой с оранжевым хвостом. Справа на этом хвосте следы зубов, ты грызла ее, когда я задерживался. Ты закопала ее под кустом олеандра.

– Замолчи, – пискнула я и забилась на сиденье. – Закрой свой рот.

Он убрал руку, чуть отодвинулся:

– Я нашел ее только сейчас, представляешь? Просто вдруг вспомнил про эту отвертку. Я стащил ее в техническом отсеке на четвертую неделю после обретения невидимости. Маленькая проверка способностей и символическая награда. Твой большой палец на правой руке не показывает направление, он предсказывает погоду. Сегодня небо затягивается тучами, скорее всего, он ноет с самого утра. Ты целуешься так, что даже гром тебе аплодирует.

– Не может быть!

Перед моими глазами растворялись сиденья и крепежи транспортника, слезы повисли на ресницах, я без конца моргала, и они падали на щеки горячими осколками. Мне было больно и жарко. Невыносимо. А он все говорил и улыбался до безумия знакомой улыбкой.

– Ты уже давно должна осознать, что здесь все возможно.

– Ты – не он.

Он перекинул длинные светлые волосы, открыл правый висок. Голову до самого затылка пересекал шрам.

Слезы затекали в рот, и я хотела захлебнуться в них, утонуть, раз уж не смогла утонуть раньше, в кубе.

– Сколько раз ты замечала, что мы похожи? Однажды даже решила, что мы отец и сын.

– Я бы поняла… я… я…

– Эта твоя версия немного туго соображает, но мы и такое проходили.

Он вытер мне щеки и посмотрел своими пасмурными глазами, не серыми с желтыми вкраплениями, а блеклыми, уставшими, но все-таки именно пасмурными. И я, я сама называла его глаза такими. Но!..

– Ты не можешь быть Зеноном!

– Я же тебе намекал, тот я, и не раз. Я же в отходнике хотел сказать, но ты не пожелала слушать. Вот только не плачь… ну, Яра. – Он прижался лбом к моему лбу. От его глаз к вискам расходились лучистые морщины. От волос исходил знакомый аромат. – Конечно, я изменился. Я ведь его будущее. Старше, опытнее, и, – он покачал головой, не отрывая лба, и все закачалось вместе с ним, – здоровье не то. Прыжки во времени накладывают отпечаток.

Я тихонечко выла, он гладил меня по колючим волосам.

– Как может один человек быть одновременно и молодым, и… старым?

– Обижаешь, разве я старый? Мне лет… – Он закусил губу.

«О нет, – подумала я, – даже это…»

– Тридцать шесть. Вполне молодой. Но я же говорю, здоровье не то, временные разрывы изнашивают органы. Кожа портится, волосы секутся, – он засмеялся, – а что внутри – и думать страшно.

– Зенон ненавидит тебя.

– А ты бы, разумеется, всей душой полюбила старую, как ты изволила выразиться, больную и всезнающую версию самой себя? К тому же я не питал любви к своей персоне уже в момент нашей с тобой первой встречи.

– Зенон – невидимка. – Я ударила его в грудь. Пусть замолчит, пусть уйдет, спрыгнет с транспортника, исчезнет. Пусть перестанет врать!

– Ты непрошибаема, Яра Мёрфи. Ничуть не изменилась! Совсем как тогда, у лифта, когда я пытался втолковать тебе об испытании. Ты погрузилась в обиду с головой, и вот к чему это привело. Да, я был невидимкой, – он нахмурился. – Пока не решился на вторую операцию. Обычно в это время он, то есть я, уже давал согласие. Но всегда присутствует небольшая погрешность. В этот раз я тяну чуть дольше. Думаю, будто у меня есть выбор. Ты так правильно сказала в отходнике: говоришь «да» – и живешь, говоришь «нет» – остаешься самим собой. Старший Стиратель перебирал многих, но его ждала неудача за неудачей. Филипп, кстати, был среди этих провалов.

Он посмотрел на меня с жалостью. Я отвернулась.

– Один из медиков вспомнил о моих способностях, сказал, что кратковременные вспышки, от которых умирали их подопытные по каким-то физическим, химическим и прочим характеристикам, идентичны моим исчезновениям. И рискнул предположить, что освоивший невидимость, вероятно, сможет освоить и самую желаемую из всех способностей. Старший Стиратель очень любит внезапные озарения. Он загорается легко, и пламя его поглощает все на своем пути. Мне хватило смерти брата, чтобы сказать «да». Нынешний Зенон допустил смерть и брата, и матери, вот что любовь делает с глупцами. Их ликвидируют прямо сейчас, пока он валяется без сознания. Кстати, операцию он провел лично.

Он говорил так спокойно, а я хотела расцарапать его лицо.

– Он убивает твоих родных. А ты позволяешь.

– Мои родные уже давно мертвы. Иногда, в минуты слабости, я позволяю себе вернуть их на краткое мгновение.

– Как ты вообще мог согласиться? – пробормотала я.

– Семья, любовь, желание выжить. В одном из вариантов будущего, которое нам удалось предотвратить, ты, а не он, убивала мою семью.

– Бред! – выкрикнула я.

– Убивала… сначала своих, потом моих. Мы же со Старшим Стирателем пытаемся спасти жизни.

– Ты лжец!

Он рассмеялся, и смех его ошарашил меня. Сложно было понять, отчего он содрогнулся – от очередной вспышки, хохота или рыданий:

– Ой, ну как банально! Я все время наблюдаю за развитием событий. Всегда есть отклонения – иногда мы не влюбляемся, иногда Магда остается жить. Один раз я чуть не умер во время операции.

– Зачем ты мне все это говоришь? Разве я не должна оставаться в неведении?

– Ты спросила, как меня зовут, а ты крайне редко делала это в возможных вариациях. Эх, Яра… ты даже не представляешь, на что способна. Я видел вас обеих, Лидера и тебя. И поверь, твои способности масштабней. Именно поэтому мы решили попробовать что-то новое.

Он замолчал. Я очерчивала взглядом линию его носа, скул, подбородка, шеи.

– Ты не Зенон, – сказала я, собрав все свое желание и волю в кулак.

– Он пока тоже не верит. Твоя версия Зенона. Но он всегда проходит операцию и всегда становится мной. Любовь не вечна. Страх живет куда дольше. К тому же есть то, что неизменно.

– Что же? Старший Стиратель?

Он встал.

«Двигается точь-в-точь как Зенон, сколько ни отрицай, сколько ни пытайся не замечать, ты, безмозглая дурочка», – внутренний голос сокрушал меня.

– Ты включила мозг, отлично. Старший Стиратель, естественно, неизменен. Перемещается вместе со мной туда-сюда. Учит себя юного, любуется на себя старого. Ему нравится двойная, тройная роль. Он великий актер.

– В смысле учит себя юного? – Теперь мне не хотелось, чтобы он отходил.