Память на продажу - Эдуард Сероусов

В зале воцарилась тишина, когда Элиас закончил своё выступление. Затем, постепенно, начали звучать аплодисменты – сначала от нескольких человек, затем всё больше и больше, пока весь зал не наполнился этим звуком.

– Благодарю вас, мистер Верн, – сказал председатель, когда аплодисменты стихли. – Ваше свидетельство было исключительно ценным для нашего понимания этого сложного вопроса. У членов совета будут вопросы к вам.

Следующий час Элиас отвечал на вопросы членов совета – от технических деталей процедуры интеграции воспоминаний до философских размышлений о природе личности. Он говорил уверенно, опираясь на свой уникальный опыт и экспертизу, не скрывая сложностей и неопределённостей, но всегда подчёркивая важность этического подхода и уважения к человеческой автономии.

Когда слушания завершились, Элиас почувствовал одновременно истощение и удовлетворение. Он сделал всё, что мог, чтобы направить будущее технологии памяти в этичное русло. Теперь решение было за советом.

– Ты был великолепен, – сказала Сера, когда они покидали зал заседаний. – Убедителен, нюансирован, человечен. Если кто-то и мог повлиять на их решение, то это ты.

– Надеюсь, этого будет достаточно, – ответил Элиас, чувствуя вес ответственности. – Слишком многое поставлено на карту.

Они вышли из здания совета на яркий солнечный свет. Журналисты окружили их, выкрикивая вопросы, но охрана помогла им пробиться к ожидающему автомобилю.

– Куда теперь? – спросила Сера, когда они сели в машину и двери закрылись, отсекая шум репортёров.

– В центр, – ответил Элиас. – У меня сеанс с Лейлой Чен в три часа. И я хочу проверить прогресс команды, работающей над детектором нового поколения.

Сера улыбнулась, но в её глазах читалось беспокойство.

– Ты не устал? Последние недели были изнурительными, а сегодняшние слушания должны были выжать из тебя последние силы.

– Я в порядке, – заверил её Элиас, хотя усталость действительно давала о себе знать. – Работа помогает мне сохранять фокус, структуру. Это важно для стабильности моей личности.

Сера понимающе кивнула. Как специалист по аутентификации воспоминаний, она лучше многих понимала хрупкий баланс, который Элиас поддерживал каждый день – между воспоминаниями Эзры и Элиаса, между прошлым и настоящим, между страхом фрагментации и надеждой на целостность.

– Есть кое-что, что я хотел с тобой обсудить, – сказал Элиас после небольшой паузы. – Что-то, о чём я думал последнее время.

– Я слушаю, – ответила Сера, заинтригованная его тоном.

– Я решил просмотреть энграмм Мойры, – сказал он. – Её воспоминания о моём детстве, до "Хеликс".

Сера внимательно посмотрела на него, оценивая его готовность к этому шагу.

– Ты уверен, что готов? – спросила она. – Это может быть… эмоционально сложно.

– Да, – кивнул Элиас. – Моя личность достаточно стабилизировалась после процедуры интеграции. И я думаю, что понимание того периода моей жизни, о котором я не имею собственных воспоминаний, может помочь завершить процесс исцеления.

Он сделал паузу, затем добавил:

– Но я не хочу делать это один. Я бы хотел, чтобы ты была рядом, во время просмотра.

Сера мягко коснулась его руки.

– Конечно, – сказала она. – Когда ты хочешь это сделать?

– Сегодня вечером, после работы в центре, – ответил Элиас. – В моём кабинете, где есть всё необходимое оборудование для безопасного просмотра.

Сера кивнула, не убирая руки.

– Я буду рядом, – пообещала она. – Что бы мы ни обнаружили в этих воспоминаниях.

Кабинет Элиаса в Центре исследования и терапии памяти представлял собой идеальный баланс между функциональностью и комфортом. Одна стена была полностью занята голографическими дисплеями и мониторами, отображающими различные данные и исследовательские проекты. Другая стена – книжными полками с физическими книгами, редкость в цифровую эпоху. В центре комнаты стоял большой рабочий стол из натурального дерева, а в углу располагалась небольшая зона отдыха с удобными креслами.

Именно там, в этих креслах, Элиас и Сера устроились вечером того же дня. Рабочий день в центре закончился, большинство сотрудников разошлись по домам. Только в нескольких лабораториях всё ещё горел свет, где наиболее увлечённые исследователи продолжали работу над своими проектами.

Между Элиасом и Серой стоял небольшой столик с оборудованием для просмотра энграммов – модифицированная версия стандартного интерфейса, разработанная специально для терапевтических целей. Рядом лежал пурпурный кристалл – энграмм Мойры, содержащий её воспоминания о ранних годах жизни Эзры.

– Ты готов? – спросила Сера, проверяя настройки оборудования.

Элиас глубоко вздохнул, собираясь с духом.

– Насколько можно быть готовым к просмотру воспоминаний женщины, которая родила тебя, а затем превратила в эксперимент, – сказал он с горькой улыбкой.

– Мы можем остановиться в любой момент, – напомнила Сера. – Это не то, что нужно форсировать.

Элиас кивнул, благодарный за её поддержку и понимание.

– Начинай, – сказал он, откидываясь в кресле и закрывая глаза.

Сера активировала систему, и энграмм начал светиться интенсивнее, его пурпурное сияние наполнило комнату. Через нейроинтерфейс воспоминания Мойры начали передаваться в сознание Элиаса – не полная имплантация, а более поверхностный просмотр, позволяющий сохранять дистанцию и объективность.

Первым воспоминанием была больничная палата. Мойра Девлин, молодая, с блестящими глазами и без седины в волосах, держала на руках новорожённого ребёнка. Её лицо выражало смесь изумления, нежности и страха – эмоции, которые Элиас никогда не ассоциировал с холодной, расчётливой учёной, которой она стала позже.

– Эзра, – прошептала она в воспоминании, касаясь маленького лица ребёнка. – Мой Эзра.

Рядом с ней стоял мужчина – Джонатан Кляйн, отец Эзры. Его лицо сияло от гордости и любви, когда он смотрел на своего сына и жену.

– Он идеален, – сказал Джонатан, осторожно касаясь крошечной ручки ребёнка. – Совершенно идеален.

Элиас почувствовал, как его горло сжимается от эмоций. Эти люди, эти молодые, счастливые люди, были его родителями. Не учёные, не экспериментаторы – просто родители, влюблённые в своего новорождённого сына.

Воспоминание сменилось другим – Мойра в домашней обстановке, укачивающая плачущего Эзру. Тёмная ночь за окном, усталость в её глазах, но также и безграничное терпение, любовь, которая казалась бесконечной.

– Тише, мой маленький, – шептала она, напевая колыбельную. – Мама здесь, мама всегда будет здесь.

Затем последовала серия воспоминаний о первых годах жизни Эзры – первая улыбка, первые шаги, первые слова. Мойра фиксировала каждый момент с научной тщательностью, но также с материнской гордостью. Джонатан был рядом, любящий отец, строящий планы на будущее своего сына.

Они были обычной, счастливой семьёй. Не было никаких признаков тех тёмных намерений, которые позже привели к созданию «Хеликс» и экспериментам Коллектива.

Но затем тон воспоминаний начал меняться. Эзре было около двух лет, когда Мойра заметила что-то необычное в его развитии. Он начал проявлять признаки исключительного интеллекта – запоминал сложные последовательности, решал задачи, предназначенные для детей вдвое старше его. Но одновременно с этим появились тревожные симптомы – ночные кошмары, моменты странной отстранённости, эпизоды, когда он