Река Великая - Максим Николаевич Николаев

— Думал, вас ко мне сам полковник послал, а вы, гляжу, с еретиками из Дионисийского монастыря успели побеседовать.

— И с ними тоже, — подтвердил лейтенант. — А еще Евстафьев приносил заявление, ваш покойный подельник.

— О чем заявление?

— Признался, что похитил идола вместе с вашим монахом.

— Не знаю никакого Евстафьева, — Александр пожал плечами в мягком сером халате.

С верхнего этажа снова уже громыхали компьютерные выстрелы. Лейтенант оглядывал небогатый интерьер. Хозяин предложил бы ему присесть, но в дом приглашать не хотелось, а в прихожей не было даже скамейки для обувания. Всю узкую стену рядом с уличной дверью занимал двухконтурный газовый нагреватель для воды. Между железными котлами и лестницей был втиснут узкий шкаф, где хранились боле ненужные летние и зимние рясы, праздничная сиреневая камилавка и черный клобук для повседневных служб.

— Вы в Бога веруете? — спросил Александр.

— А вы? — лейтенант с юношеской надменностью поглядел на него.

Священник покачал головой:

— Даже если бы и был у меня этот идол, то думаете, свез бы я обратно его к этим извергам? По дюжине в год посчитайте — и полýчите, что в Ящерах за все века после крещения Руси более, чем двенадцать тысяч православных христиан предали жестокой смерти, всех — без покаяния. Ясно, что нынче жертвы у них — нечестивцы да пьяницы, и вам в органах только работы меньше, поэтому и не трогали этих санитаров сельской местности столько лет.

— Население в Пскове — двести тысяч.

— И что, по-вашему, все погибнут? Коли так, то в древности на Руси после крещения ни единой живой души не осталось бы. Как пришли ящеры, так и уйдут, погибших не воротишь, а вдовы да сироты в языческом злате сейчас сильнее, чем кто-либо, нуждаются. Не лезьте в это дело, молодой человек. Господь сам всё по своим местам расставит.

— Это не последняя наша встреча.

— Бог даст.

Когда Александр запер дверь, из кухни как раз появился Агафон. Довольная рыжая морда была испачкана яичным желтком, а сам он как будто даже сделался шире в боках, хотя и с утра не был тощ. Всё без разбору поглощал прохиндей, кроме своего корма. Уж и не знали, как отучить. Стали подороже покупать: сначала понравился, а через неделю, как от старого, заворотил нос. Со вторым кормом — то же самое, потом и с третьим, и с четвертым. За границей в магазинах, знамо, выбор больше, да разве мамону рыжему угодишь?

Тяжко до слёз было прощаться с домом, но оставаться на родине с таким богатством смерти подобно. Агафону в клинике уже оформили заграничный паспорт, поставили чип и сделали прививки. Для жизни они с супругой решили выбрать православную страну, желательно теплую, хотя холодней той, где сейчас он живет, на карте и не сыщешь. Подходила Греция, или еще лучше Кипр с его офшорными банками. Греческий язык Александр выучил еще в семинарии, а дети всё быстро схватывают — тем более что гуманитарным складом ума оба в отца пошли.

* * *

Ждана Сварожича разбудил стук в дверь. Он перелез через Татьяну и пошел открывать. В темном коридоре стоял Людмил Асич из Ящеров с бумажным свертком в руке. От удивления Ждан сперва даже забыл поздороваться. Людмил переступил порог без приглашения и оглядел комнату, брезгливо принюхиваясь.

— Садись, — полушепотом, чтоб не разбудить свою женщину, пригласил Ждан.

Оттого что пришлось так резко вскочить с постели, у него нещадно, до тошноты, гудел затылок. Снаружи давно рассвело. Из-за старой простыни, которую Татьяна когда-то приспособила на окно вместо шторы, внутрь проникали лучи тусклого осеннего солнца.

Накануне она ходила с ним вместе в полицию опознавать Серегины вещи. Пока не началось это всё, Ждан со старым другом иногда вдвоем собирали плавник вдоль берега: в основном пустые бутылки, но бывало, что и поценнее вещи попадались. Потом Серега стал к реке ходить в одиночку — и отговаривать бесполезно было. Ясно, что не сегодня, так завтра. На столе в комнате стояли неубранные со вчерашних поминок рюмки.

Он пристроился на краешек постели. Людмил отодвинул табурет, по-хозяйски уселся за стол и с нехорошей усмешкой поглядел за спину Ждану.

— Женился, никак?

— Ну так, неофициально, — промямлил Ждан и сам повернул голову.

Под верблюжьим пледом, который достался им на раздаче вещей для малоимущих, Татьяна спала нагишом и, пока он встречал гостя, незаметно стянула с себя покрывало. Смутившийся, Ждан натянул плед на грудь с темными сосками, потом еще раз обернулся на спящую и накрыл с головой. Наружу осталась торчать только рука с ногтями, накрашенными темно-синим лаком: на днях в мусорном контейнере Ждан нашел почти полный пузырек, и не засохший.

Они познакомились на раздаче бесплатной еды от фонда «Милосердие». Своей квартиры у нее не было. Ждан пригласил ее к себе в гости посидеть, она так и прижилась. Насколько хватало средств, обустроила бывшую холостяцкую комнату и не жаловалась на нищету, которая давно у обоих вошла в привычку. Не вещи создают уют, это Татьяна хорошо раз подметила. Каждый по-своему живет.

— Дохода на семейную жизнь не хватает, небось?

— По-разному, — помялся Ждан.

До него стало доходить, зачем явился Людмил. С испугом он пригляделся к свертку в его руке и пытался по очертаниям угадать спрятанный предмет.

— Не крал я вашего Ящера, Людмил, вот крест. — Он поднял руку, чтобы перекреститься, но тут же опустил, побоявшись навлечь гнев на гостя.

— Знаю, что не крал, и знаю, кто крал. А ты не пожалеешь, коли поможешь его обратно у татей забрать. Рыбицы вот привез. Плотва сушеная. Не балует нынче река. — Когда Людмил положил сверток на стол, Ждан, всё еще с недоверием, проследил взглядом за его рукой, которая исчезла за пазухой черной осенней куртки и появилась на свет с деньгами. Одну за другой он разложил на столе перед хозяином комнаты красные купюры, всего — двадцать пять тысяч.

— Это задаток. Остальное после получишь.

— А сколько остального?

— Столько же, — ответил Людмил. — Похитителей двое: один — поп Александр, а другой — монах Нектарий, бывший рецидивист, оба из благотворительного фонда «Верочка», нищим христианам помогают. Не сталкивался?

— Слышал. Но они только по тем, у кого дети есть. Еще вроде дело на них шьют за мошенничество, если не слухи.

— Не слухи, — сказал Людмил. — Ящера они в Мирожском монастыре прячут, об этом есть верные сведения. Тебе нужно в обитель затесаться.

— Послушником,